Проснувшись утром, 18 ноября, я почувствовал себя вполне отдохнувшим. Выйдя на палубу «Наутилуса», я услыхал, как помощник капитана произносил свою традиционную фразу. И вдруг я понял ее смысл. Речь шла, конечно, о состоянии моря, вернее, об отсутствии опасности: «На море спокойно!»
Необозримая водная ширь! Ни паруса на горизонте. Ни утесов острова Креспо! За ночь они исчезли из виду. Перед глазами синее море! Море поглотило все краски солнечного спектра, осталась одна лишь синь! Морская гладь, вся в переливах легкой зыби, живо напоминала муаровую ткань.
Я залюбовался волшебным видом океана. Но тут поднялся на палубу капитан Немо. Он приступил к астрономическим наблюдениям, не замечая, казалось, моего присутствия. Потом он облокотился на штурвальную рубку и погрузился взглядом в бескрайную даль.
Тем временем на палубу поднялись человек двадцать матросов «Наутилуса». Они начали выбирать сети, закинутые накануне ночью. Это были здоровые крепкие люди различных национальностей, но все европейского типа. Я без труда узнал ирландцев, французов, славян, одного грека, или критянина. Они были скупы на слова и объяснялись между собой на каком-то непонятном наречии, происхождения которого я не мог угадать. Стало быть, я не-мог говорить с ними.
Сети вытащили на борт судна. Они представляли собою подобие нормандского невода, огромного мешка, который благодаря верхним поплавкам и цепи, продетой в нижние петли, держится полуоткрытым в воде. Мешок этот, прикрепленный к корме стальными тросами, скребет дно океана и вбирает в себя все, что попадается на пути судна. В это утро в сети попали любопытные образчики океанской фауны: лягва-рыба из семейства рукоперых, прозванная за свои комичные движения клоуном, спинороги, опоясанные красными лентами, способный раздуваться ядовитый скалозуб, оливковые миноги, среброчешуйчатые сарганы, нитехвосты с сильно развитыми электрическими органами, не уступающими в силе органам гимнота и ската, зеленоватые тресковые бычки различных видов и, наконец, несколько более крупных рыб: толстоголовка с выпуклой головой, длиной в целый метр, множество отличных макрелей, разряженных в серебро и лазурь, три великолепных тунца, которых не спасла от невода быстрота их движений.
Я полагаю, что на этот раз сети принесли не менее тысячи фунтов рыбы. Удачный улов, но отнюдь не удивительный! Сети выметываются на несколько часов и, следуя за судном, вбирают в свои тенета всех обитателей водяного мира, какие только встретятся на пути. И впредь у нас не будет недостатка в превосходной добыче — порукой тому быстроходность «Наутилуса» и притягательная сила его прожектора.
Богатые дары океана были незамедлительно спущены в камбуз; часть улова была оставлена впрок, другая к столу.
Рыбная ловля окончена, запас воздуха в резервуарах возобновлен, и я, решив, что «Наутилус» снова пойдет под воду, хотел спуститься в свою каюту; но тут капитан Немо обернулся в мою сторону и без всяких предисловий сказал:
— Взгляните-ка на океан, господин профессор, разве это не живое существо? Порою гневное, порою нежное! Ночью он спал, как и мы, и вот просыпается в добром расположении духа после покойного сна!
Ни приветствия, ни пожелания доброго утра! Казалось, этот загадочный человек продолжает начатый разговор.
— Посмотрите, — говорил он, — океан пробуждается под ласкою солнечных лучей! Он начинает дневную жизнь! Как любопытно наблюдать за проявлениями жизнедеятельности его организма! У него есть сердце, есть артерии, и я вполне согласен с ученым Мори, который открыл в мировом океане циркуляцию воды, столь же реальную, как циркуляция крови в жилах живого существа.
Капитан Немо не ожидал ответа, а я счел лишним прерывать его речь пустыми «да», «конечно», «совершенно верно», «вы правы». Он говорил как бы сам с собою и после каждой фразы надолго умолкал. Он размышлял вслух.
— Да, — говорил он, — в мировом океане происходит постоянная циркуляция воды, обусловленная изменением температуры, наличием солей и микроорганизмов. Изменение температуры предопределяет плотность воды, и, как следствие этого, образуются течения и противотечения. Испарение воды, незначительное в полярных областях и весьма значительное в экваториальных зонах, порождает постоянный обмен между тропическими и полярными водами. Помимо того, я обнаружил постоянную вертикальную циркуляцию от поверхностных вод до глубинных и от глубинных к поверхностным, что является подлинно дыханием океана! Океанические воды, прогретые в поверхностных слоях теплых зон океана, уносятся в холодные зоны, где благодаря охлаждению становятся более плотными, а следовательно, и более тяжелыми, опускаются вниз и заполняют глубины океана. Постепенно подымаясь вверх к экваториальной зоне и прогреваясь, они вновь увлекаются в зоны высоких широт. У полюса вам будут видны результаты этого явления, и вы оцените предусмотрительность природы, ибо в силу этого закона вода превращается в лед только в поверхностных слоях!
В то время как капитан Немо произносил последние слова, я думал: «Полюс! Неужели этот смельчак хочет направиться к полюсу?»
Капитан умолк, устремив взор на водную стихию, которую он так тщательно и непрестанно изучал. После короткого молчания он сказал:
— Море содержит в себе изрядное количество солей. И если бы удалось собрать всю соль, растворенную в, мировом океане, объем ее составил бы четыре с половиной миллиона кубических лье. И если бы рассыпать эту соль ровным слоем по всему земному шару, образовался бы соляной покров свыше десяти метров толщиной. Не подумайте, что наличие солей в морской воде является капризом природы. Нет! Соль уменьшает испаряемость воды, предохраняет от выветривания водяных паров и тем самым спасает от излишества осадков умеренные пояса нашей планеты. Важная роль! Роль почетная — уравновешивать действие стихий на земном шаре!
Капитан Немо вновь умолк, выпрямился, сделал несколько шагов по палубе и опять подошел ко мне.
— Что касается миллиардов мельчайших существ, населяющих миллионами каждую каплю воды, роль их не менее значительна. Они поглощают морские соли, вбирают в себя растворенную в воде известь и в виде полипняков и мадрепоровых кораллов являются настоящими рифообразователями! Умирая, они снова отдают в воду различные минеральные вещества, а частично отлагают их в виде скелетов на морском дне. Таким образом осуществляется вечное круговое вращение, вечная жизнь! Жизнь более напряженная, нежели на суше, более плодотворная, бесконечная, охватывающая поистине каждую каплю воды в океане, в этой среде, как говорят, убийственной для человека, но животворной для мириадов животных — и для меня!
Произнося эти слова, капитан Немо совершенно преобразился и произвел на меня сильное впечатление.
— И настоящая жизнь, — прибавил он, — здесь, только здесь! Я верю в возможность создания подводных городов, построения подводных зданий, которые, как «Наутилус», каждое утро будут подниматься на поверхность океана, чтобы запастись свежим воздухом, городов свободных, городов независимых. И, кто знает, если какой-нибудь деспот…
Капитан Немо оборвал фразу угрожающим жестом. Потом, обращаясь прямо ко мне и как бы желая отвлечься от мрачных мыслей, спросил:
— Господин Аронакс, известна ли вам глубина океана?
— Известны результаты измерений, капитан!
— А каковы цифровые данные измерений? При случае я мог бы их проверить.
— Цифровые данные, насколько я помню, таковы… — отвечал я. — Если не ошибаюсь, средняя глубина в северной части Атлантического океана, согласно измерениям, достигает восьми тысяч двухсот метров, а в Средиземном море двух тысяч пятисот метров. Самые замечательные промеры были сделаны в южной части Атлантического океана, приблизительно на тридцать пятом градусе широты. Результаты: двенадцать тысяч метров, четырнадцать тысяч девятьсот один метр и пятнадцать тысяч сто сорок девять метров. Короче говоря, если бы ложе мирового океана было приведено к одному уровню, средняя океанская глубина исчислялась бы приблизительно в семь километров.
— Отлично, господин профессор, — отвечал капитан Немо. — Надеюсь дать вам более точные показатели. Что касается средней глубины данной части Тихого океана, то могу вам сообщить, что она не превышает четырех тысяч метров.
Сказав это, капитан Немо направился к люку и сошел вниз по железной лесенке. Я последовал за ним. Винт почти в ту же минуту пришел во вращение, и лаг показал скорость двадцать миль в час.
Проходили дни, проходили недели, а капитан Немо не баловал меня своими посещениями. Я встречался с ним очень редко. Помощник капитана каждое утро аккуратнейшим образом отмечал на карте курс корабля, и я мог с точностью определить местонахождение «Наутилуса».
Консель и Ленд проводили со мной целые часы. Консель рассказывал своему другу о том, какие чудеса довелось ему увидеть во время нашей подводной прогулки, и канадец сожалел, что не принял в ней участия. А я утешал его, уверяя, что еще не раз случится нам посетить океанские леса.
Почти каждый день на несколько часов железные створы в салоне раздвигались, и нам предоставлялось право проникать в тайны подводного мира.
«Наутилус» держал курс на юго-восток и шел на глубине ста — ста пятидесяти метров под уровнем океана. Но однажды, по прихоти капитана, судно погрузилось в глубинные воды на две тысячи метров. Стоградусный термометр показывал 4,25° — температура, как будто свойственная этим глубинам под всеми широтами.
Двадцать шестого ноября, в три часа утра, «Наутилус» пересек тропик Рака под 172° долготы. 27 ноября мы миновали Сандвичевы острова, где 14 февраля 1779 года погиб знаменитый капитан Кук. Мы прошли, стало быть, четыре тысячи восемьсот шестьдесят лье со времени нашего путешествия. Утром, выйдя на палубу, я увидел, в двух милях под ветром, остров Гавайи, самый большой из семи островов, образующих Гавайский архипелаг. Я видел ясно возделанные поля, предгорья и цепи гор вдоль побережья, вулканы, над которыми господствует Мауна-Кеа, вздымающаяся на пять тысяч метров над уровнем моря. Сети, в числе многих образцов фауны этих мест, выловили несколько экземпляров веерообразной павонии, полипа чрезвычайно изящной формы, типичного обитателя этой части океана.
«Наутилус» по-прежнему держал курс на юго-восток. 1 декабря он пересек экватор под 142° долготы, а 4 декабря, после быстрого перехода, не отмеченного ничем примечательным, мы подошли к Маркизским островам.
На расстоянии трех миль от берега, под 8° 57' южной широты и 139° 32' западной долготы, вырисовывался пик Мартин на Нукухива, крупнейшем из Маркизских островов, принадлежащих Франции. Я мог разглядеть лишь очертания лесистых гор на горизонте, так как капитан Немо не любил приближаться к земле. В этих водах попались в сети великолепные образцы рыб: корифены с лазоревыми плавниками и золотым хвостом, несравненные по нежности их мяса, коралловые губаны, почти бесчешуйные, но очень вкусные, коралловые рыбки-осторинки с костяной челюстью, желтоватые мелкие тунцы, тасары, на вкус не уступающие макрели, — рыбы, достойные почетного места в нашем меню.
Миновав эти прелестные острова, охраняемые французским морским флотом, «Наутилус» с 4 по 11 декабря прошел около двух тысяч миль.
Плавание ознаменовалось встречей с огромным количеством кальмаров, любопытных моллюсков, родственных каракатице. Французские рыболовы называют их «летучие волосатики». Кальмары принадлежат к классу головоногих, подклассу двужаберных, к которому относятся и каракатицы и аргонавт «бумажный ботик». Эти животные внимательно изучались древними натуралистами и, занимая почетное место в метафорах античных ораторов, пользовались не меньшим успехом за столом богатых граждан, так по крайней мере утверждает Атеней, древнегреческий врач, предшественник знаменитого Галена.
В ночь с 9 на 10 декабря «Наутилус» встретил на своем пути целые полчища моллюсков. С наступлением ночи животные, поднявшись из морских пучин в верхние слои и следуя миграционными путями сельди и сардин, перемещались из умеренной зоны в зоны более теплые. Обычная миграция морских организмов, которая захватывает громадные массы, исчисляемые миллионами тонн!
Мы наблюдали сквозь толстые хрустальные стекла, как кальмары, с силой выбрасывая воду из своей так называемой «воронки» обратными толчками, по «ракетному» принципу, проворно перебирая своими десятью щупальцами, развевавшимися вокруг их головы, как живые змеи Горгоны, преследовали с удивительной скоростью рыб и моллюсков, — пожирали мелких и в свою очередь пожирались крупными. «Наутилус», несмотря на быстроту своего хода, в течение многих часов шел в окружении этих животных, во множестве попадавших в сети. Я узнал представителей девяти видов, согласно классификации д'Орбиньи, типических для тихоокеанской фауны.
Море щедро развертывало перед нами картины, одна другой пленительнее! Оно разнообразило их до бесконечности. Оно меняло без устали декорации и обстановку сцены, радуя глаз. Оно не только развлекало нас, позволяя наблюдать живые существа в родной им стихии, но и открывало нам свои самые сокровенные тайны.
Днем, 11 декабря, я читал в салоне книгу из библиотеки капитана Немо. Нед Ленд и Консель при раздвинутых ставнях любовались ярко освещенными водами. «Наутилус» стоял на месте. Наполнив резервуары, судно держалось на глубине тысячи метров, в слоях мало обитаемых, где крупная рыба встречается чрезвычайно редко.
Я читал прелестную книгу Жана Масэ «Служители желудка», восхищаясь неподражаемым остроумием автора, как вдруг Консель позвал меня.
— Не угодно ли вашей милости подойти сюда на минуту? — сказал он каким-то странным голосом.
— Что случилось, Консель?
— Не угодно ли взглянуть.
Я встал, подошел к окну, взглянул наружу.
В пространстве, ярко освещенном прожектором «Наутилуса», виднелась повисшая среди вод какая-то черная громада. Я пристально всматривался, разглядывая это гигантское китообразное животное. И вдруг у меня мелькнула мысль.
— Корабль! — вскричал я.
— Да, — отвечал канадец, — затонувший корабль с перебитым рангоутом!
Нед Ленд не ошибался. Перед нами был корабль, потерпевший крушение, с перерезанными вантами, беспомощно висевшими на цепях. Корпус судна был еще в хорошем состоянии; казалось, кораблекрушение произошло всего несколько часов назад. Обломки трех мачт, выступавшие над палубой едва на два фута, свидетельствовали, что команде судна пришлось пожертвовать рангоутом. Наполнившись водой, судно накренилось на бакборт. Какую грусть наводило это судно! Но еще большая грусть охватывала при виде трупов на палубе, привязанных канатами! Я насчитал шесть трупов: четыре мужских — один так и застыл, стоя у руля, — один женский. Женщина с ребенком на руках высунулась наполовину из решетчатого отверстия юта!
Она была молода. При ярком свете прожектора я мог даже различить черты ее лица, еще не тронутого разложением. В отчаянии она подняла над головой младенца, цеплявшегося ручонками за материнскую шею! Лица четырех моряков, пытавшихся в последнем усилии разорвать веревки, связывающие их с тонущим судном, поистине были ужасны. Один лишь рулевой, с прилипшими ко лбу седыми волосами и ясным лицом, сохранял спокойствие и, сжимая штурвал рукою, казалось, по-прежнему управлял своим трехмачтовым кораблем в его последнем пути в пучинах океана!
Какое страшное зрелище. Молча, с бьющимся сердцем, стояли мы, не отводя глаз от этой картины кораблекрушения, как бы заснятого в минуту катастрофы!
А прожорливые акулы уже устремлялись на запах человеческого мяса!
И пока «Наутилус», лавируя, огибал корпус потонувшего корабля, я успел прочесть на его корме: «Флорида» Зундерланд. |
