Но если капитан Ардиган и Шаллер обдумывали планы бегства, Писташ и Франсуа, хотя и готовые следовать за своими начальниками, больше рассчитывали на помощь извне, и даже, быть может, на чутье и ум своего друга Куп-а-Кера. Читатели помнят, что со времени их отъезда пес последовал за пленниками вплоть до Зенфига и туареги не отгоняли его. Но когда капитан Ардиган и его спутники были заключены в борджи, верному животному не дали последовать за ними. Было ли это сделано намеренно? Трудно было сказать. Несомненно было лишь одно: все заключенные весьма сожалели об его отсутствии. Будь он с ними, какую пользу мог бы он принести при свойственных ему уму и преданности? — Ничего не известно… Ничего не известно, — повторял унтер-офицер Писташ. — У собак чутье, которым не обладает человек. Если заговорить с собакой о ее хозяине Николе и ее друге Ва-Делаване, быть может, она и кинется по собственному почину разыскивать их? Верно, что раз мы не в состоянии выбраться из этого проклятого двора, и пес тоже не в состоянии был бы сделать этого! Тем не менее мне очень хотелось бы, чтобы он был здесь! Лишь бы только эти канальи не сделали с ним чего-нибудь! Тщетно прождав, что им дадут пищу, пленники решили немного отдохнуть. Они растянулись на связках сухой травы, и им удалось через некоторое время заснуть. Проснулись они на рассвете, проведя очень спокойную ночь. — Следует ли заключить из того только, что мы не ужинали вчера вечером, — правильно заметил Франсуа, — что и нынче утром нам не придется завтракать? — Это было бы досадно, скажу даже более — весьма огорчительно, — отозвался унтер-офицер Писташ, который зевал с таким удовольствием, что можно было опасаться за вывих его челюстей. Зевал он, впрочем, на этот раз не столько от позыва ко сну, сколько от голода. Вскоре все сомнения пленников по этому вопросу были устранены. Час спустя появились во дворе Ахмет и человек двадцать туарегов, которые принесли с собой еду для пленников: пирог, холодное мясо, финики, в достаточном количестве, чтобы прокормить шестерых человек в продолжение одного дня. В нескольких кружках заключалось обильное количество свежей воды, взятой из уэда, протекавшего по оазису Зенфиг. Капитан Ардиган еще раз попытался узнать, какую участь готовил им вождь туарегов и обратился с вопросами к Ахмету. Но тот не проявил большего, чем накануне Сохар, желания отвечать на вопросы. Видимо, он получил соответствующие указания и удалился, не проронив ни одного слова. Трое суток не принесли никаких перемен. Нельзя было пока и помышлять о побеге из борджи; по крайней мере невозможно было перелезть через высокие стены, за отсутствием лестниц. Если бы пленникам удалось, пользуясь ночной темнотой, перебраться через эти стены, быть может, дальнейший побег, через оазис, оказался бы и возможен. Казалось даже, что борджи не был вовсе снаружи охраняем, так как ни днем, ни ночью не слышно было звука шагов по дороге. Да и не было к тому никакой надобности; стены представляли собой непреодолимое препятствие, а ворота во двор нельзя было бы ссадить с петель. Впрочем, с первого же дня их заточения унтер-офицеру Писташу удалось узнать расположение оазиса. После неоднократных усилий, рискуя сотни раз свернуть себе шею, он поднялся по разрушенной лестнице до верхней части минарета. Выглядывая из бойниц, уверенный, что его невозможно заметить, он наблюдал широкую панораму, расстилавшуюся перед его глазами. Внизу разбросаны были между деревьями оазиса дома селения. На протяжении от 3 до 4 километров с востока к западу находилась область Хингиза. По северному направлению выстроено было в один ряд наибольшее число домов, резко выделявшихся своей белизной среди темной зелени листвы. Судя по расположению одного из этих домов, числу построек, окруженных стенами, оживлению, проявлявшемуся у ворот, количеству флажков, развевавшихся над входом, унтерофицер заключил, что дом этот должен был служить жилищем Хаджара, и он в этом не ошибался. Заняв снова утром 20-го числа свой наблюдательный пост на вершине минарета, унтер-офицер заметил значительное оживление в селении, дома которого постепенно пустели. Казалось даже, что большое число туарегов собирались сюда с различных концов Хингиза. Отсутствие верблюдов и иных животных для перевозки тяжестей указывало, что стекавшиеся в селение люди не принадлежали к составу какого-нибудь каравана. Кто знает, не происходило ли в этот день в Зенфиге какое-либо важное собрание, созванное Хаджаром? Глядя на все происходившее, унтер-офицер счел необходимым предупредить об этом капитана и пригласил его подняться наверх. Не могло быть сомнения, что в ту минуту происходил в Зенфиге род народного вече, на которое собрались несколько сотен туарегов. Слышны были крики, видны были с вершины минарета жестикулирующие люди. Но вот волнение затихло с появлением какого-то человека, явившегося в сопровождении мужчины и женщины, из дома, по мнению унтер-офицера, принадлежащего вождю туарегов. — Это Хаджар, это он! — вскрикнул капитан Ардиган. — Я узнаю его. — Вы правы, капитан, — отвечал Писташ, — и я также узнаю его. Действительно, это были Хаджар, его мать Джемма и брат Сохар. При появлении на площади они встречены были всеми собравшимися криками приветствия. |
