Лорд Пиборн, не теряя изысканности манер, перебрал многочисленные бумаги, разбросанные на столе, перевернул журналы и газеты, осмотрел карманы своего желтого плюшевого халата и темно-серого пальто, лежащего на спинке кресла, и сдвинул незаметным движением брови. Его светлость выражал всегда все свои, даже самые сильные движения, неудовольствие лишь таким аристократическим образом.
Его слегка согнутая фигура выражала желание заглянуть и под стол, покрытый длинной скатертью, окаймленной бахромой; но, одумавшись, он нажал кнопку звонка у камина.
Почти в ту же минуту появился лакей Джон, остановившийся неподвижно в дверях.
— Посмотрите, не упал ли мой портфель под стол, произнес лорд Пиборн.
Джон нагнулся, приподнял тяжелую скатерть и встал с пустыми руками.
Портфеля его светлости под столом не было. Брови лорда Пиборна опять сдвинулись. Где леди Пиборн? — спросил он. В своих покоях, — ответил лакей. А граф Эштон? Прогуливается в парке.
Передайте мой привет ее светлости леди Пиборн и скажите, что я желал бы иметь честь переговорить с ней как можно скорее.
Джон, быстро повернувшись — хорошо выдрессированному лакею не полагается делать поклона при исполнении своих служебных обязанностей, — вышел размеренным шагом из кабинета, чтобы исполнить приказание своего хозяина.
Лорду Пиборну пятьдесят лет — пятьдесят лет добавки к тем нескольким столетиям, которые насчитывает за собой его благородный, ничем не запятнанный род. Член верхней палаты, он искренне сожалел о прежних привилегиях феодализма, о прежних порядках судопроизводства, о предках. Все, кто был ниже по происхождению, или чей род был менее знатен, приравнивались им к мужику, простолюдину, хаму и рабу. Он маркиз, его сын граф. Баронеты, кавалеры и вообще люди более низкого звания, чем он, были, по его мнению, едва достойны находиться в прихожих истинной знати. Длинный, худой, с бесцветным лицом, потухшими глазами от привычки вечно выражать презрение, лорд Пиборн представляет тип величавых вельмож, удивительно напоминающих старые пергаменты, и которые начинают, к счастью, исчезать даже в аристократическом королевстве Великобритании и Ирландии.
Следует заметить, что маркиз Пиборн английского происхождения и что он нисколько не унизил свой род, женившись на маркизе, по происхождению шотландке. Их светлости были поистине созданы друг для друга и должны были произвести потомство наивысшего достоинства. Что ж вы хотите? Ведь эти вельможи воображают, что Бог надевает перчатки, чтобы встретить их при входе в рай.
Дверь открылась и, как это принято на больших приемах при входе важной особы, лакей доложил:
— Ее светлость леди Пиборн.
Маркиза, лет сорока, высокая, с длинными буклями по обеим сторонам пробора, со сжатыми губами, с аристократически правильным носом, плоской фигурой, не отличалась, конечно, никогда красотой, но что касается утонченности манер и знания этикета, то в этом отношении, конечно, лорду Пиборну никогда не найти бы себе подходящей жены.
Джон, пододвинув кресло с вырезанными на нем гербами, удалился.
Благородный супруг выразился следующим образом:
— Извините меня, маркиза, что вы из-за меня побеспокоились покинуть ваши покои, чтобы доставить мне честь поговорить с вами в моем кабинете.
Нечего удивляться, что их светлости обмениваются такими изысканными выражениями в своих интимных разговорах, так как это есть лишь доказательство высокого происхождения. И потом, они ведь были воспитаны в школе «пудры и париков» прежней gentry. Они никогда не согласились бы унизиться до фамильярной болтовни, прозванной в шутку Диккенсом «попугайской болтовней».
— Я к вашим услугам, маркиз, — сдержанно ответила леди Пиборн. — Что вы желаете у меня спросить?
— Я попрошу вас припомнить некоторые обстоятельства.
— Я слушаю.
— Маркиза, не выехали ли мы из замка вчера, около трех часов пополудни, чтобы отправиться к господину Лерду, нашему поверенному?
— Да, совершенно верно, вчера после полудня.
— Если я хорошо помню, граф Эштон, наш сын, ехал вместе с нами в коляске?
|