В комнате не было никого. Если хозяин и лакей не спрятались где-нибудь на чердаке, в погребе или в бельведере, то значит, они покинули дом и, может быть, даже с тем, чтобы никогда больше в него не возвращаться. — Вы не допускаете, господин Штепарк, — спросил я, — что Вильгельм Шториц мог проведать как-нибудь о готовящемся обыске? — Нет, не допускаю. Для этого ему нужно было спрятаться или у меня в кабинете, или в кабинете губернатора, когда мы беседовали об этом деле. — Возможно, нас видели, когда мы шли по бульвару Текели. — Допустим. Но тогда как же бы они вышли из дома незаметно для нас? — Очень просто: задворками, и убежали за город, в поле. — Они бы не успели перелезть через стену: она высокая. Да, наконец, там крепостной ров… Нет, это не так. Начальник полиции полагал, что Вильгельма Шторица и его лакея уже не было в доме в тот момент, как мы туда входили. Мы вышли из комнаты через площадку. Как только мы начали подниматься по лестнице на следующий этаж, на нижнем этаже раздался треск ступеней, как будто по ней кто-то быстро бежал вниз, и вслед за тем кто-то упал и закричал. Мы наклонились через перила. Один из агентов, оставленных в коридоре, поднимался с пола, потирая себе поясницу. — Что случилось, Людвиг? — спросил Штепарк. Агент объяснил, что он стоял на второй ступеньке лестницы, как вдруг услышал, что лестница трещит, как будто по ней кто-то идет. Он обернулся посмотреть и, должно быть, при этом как-нибудь оступился, потому что вдруг упал и больно ушиб себе поясницу. Но отчего он оступился — этого агент не мог понять. Он готов был поклясться, что его толкнули или поставили подножку. Но это было недопустимо, потому что тут не было никого, кроме его товарища, стоявшего у выхода на крыльцо. — Гм! — произнес озабоченно Штепарк. Мы поднялись на самый верхний этаж. Тут был только чердак, освещенный слуховыми окнами. Было светло. Мы убедились, что и тут никто не прятался. Посередине чердака довольно крутая лестница вела на бельведер, вход в который прикрывался люком. — Люк открыт, — сказал я Штепарку, который уже вступил на лестницу. — Да, мсье Видаль, и оттуда тянет сквозняком. Вот и причина того шума, который мы слышали. Ветер сегодня довольно сильный. Слышите, как визжит флюгер? — Но ведь шум такого рода, как будто кто-то ходит, — возразил я. — Кому же было ходить, раз никого не было? — А там, наверху, господин Штепарк? — Капитан Гаралан слушал наш спор и вдруг сказал, указывая на бельведер: — Идемте туда. С потолка свешивалась веревка, чтобы держаться при подъеме по лестнице. Штепарк взялся за нее и стал подниматься по ступеням. Капитан Гаралан и я полезли вслед за ним. Бельведер был совсем маленький, так что троим повернуться было негде. В нем было темно из-за опущенных шерстяных занавесок. Мы их отодвинули. Вид из бельведера был на весь Рач; панорама расстилалась шире, чем с бельведера у Родерихов. Я невольно залюбовался. Нечего и говорить, что в бельведере не было ни души, как и во всем доме. Приходилось сознаться, что обыск не дал никаких результатов. Я раньше думал, что этот бельведер служит для астрономических наблюдений и что там имеются необходимые для этого инструменты. Я ошибался. Там стояли только стол с креслом. На столе лежали разные бумаги и номер немецкой газеты со статьей о годовщине смерти Отто Шторица. Статья была отмечена крестом, сделанным простыми чернилами. Очевидно, сын Отто Шторица приходил иногда сюда читать и отдыхать. Вдруг раздался громкий крик гнева и удивления. Капитан Гаралан заметил на одной полке какую-то картонку и открыл ее. Что же он увидел внутри? Свадебный венок, украденный на балу у Родерихов! | 
