Не находя нужным рассказывать об этом случае брату, я все же задал ему вопрос о Вильгельме Шторице. Марк сделал презрительный жест. — Да, — сказал он, — мне об этом субъекте рассказывал Гаралан. Кажется, это сын известного ученого Отто Шторица, которого в Германии считали колдуном за то, что он сделал большие открытия в химии и физике. Он сватался, но ему было отказано. — Скажи, пожалуйста: это было задолго до того, как ты посватался? — Месяцев за пять, если не ошибаюсь, — ответил мой брат. — Так что между этими двумя фактами нет никакой связи? — Ни малейшей. — Позволь мне задать вопрос: знала ли мадемуазель Мира, что Вильгельм Шториц является претендентом на ее руку? — Не думаю. — И с тех пор он не возобновлял своей попытки? — Ни разу. Ему тогда же было отказано наотрез. — Но почему же? Или у него такая дурная репутация? — Вовсе нет. Вильгельм Шториц просто чудак, ведущий очень таинственный и уединенный образ жизни. — Он живет в Раче? — В Раче. У него отдельный дом на бульваре Текели. Никого туда не пускают. Все его считают чудаком, не больше. Но он немец, а доктор Родерих, как настоящий мадьяр, немцев не переносит. — Ты с ним когда-нибудь встречался? — Случалось. Один раз мы с Гараланом встретили его в музее, а он нас не видел. Гаралан мне его показал и сказал, что это Шториц. — Он теперь в Раче? — Не знаю. Его что-то уже недели две или три не видно. — Хорошо бы ему совсем отсюда уехать. — Бог с ним! Пусть живет где хочет, — сказал Марк. — Если у него и будет когда-нибудь своя фрау Шториц, то это, во всяком случае, будет не Мира Родерих… — …потому что Мира Родерих скоро сделается мадам Марк Видаль, — досказал я. Мы с Марком дошли до моста, соединяющего венгерский берег с сербским. Я нарочно затянул прогулку: мне показалось, что за нами в темноте кто-то идет и, по-видимому, старается подслушать наш разговор. Я решил это проверить. Мы остановились на мосту, любуясь красавцем Дунаем, в котором в эту ясную, светлую ночь отражались, точно бесчисленные рыбы с блестящей чешуей, мириады ярких небесных светил. Я воспользовался остановкой, чтобы оглянуться на набережную, с которой мы только что сошли. По набережной шел человек среднего роста и, судя по походке, уже довольно пожилой. Впрочем, я скоро от него отвлекся. Вопросы Марка сыпались на меня как град, я в свою очередь тоже много спрашивал его. Заговорили о Париже. Марк собирался поселиться там после свадьбы. Мире тоже хотелось поехать в Париж. Я сказал Марку, что выправил для него все нужные бумаги, о которых он меня просил, и привез их с собой, так что из-за паспортов не будет никакой задержки. Разговор все время возвращался к Мире, к этой светлой звезде первой величины. Марк все говорил мне о ней, а я все слушал. Ему так давно хотелось высказаться! Если бы у меня не оказалось благоразумия на двоих, наш разговор не кончился бы до следующего дня. Мы пошли обратно в гостиницу. Подходя к ней, я опять осмотрел набережную. Там не было никого. Тот, кто за нами следил, исчез, если только это был кто-нибудь, а не мое воображение. В половине одиннадцатого мы с Марком разошлись по своим комнатам. Я лег и сейчас же начал засыпать. Вдруг я вскочил. Что это? Сон? Кошмар? Наваждение? Слова, которые я услышал на «Доротее», снова раздались у меня в ушах среди моей полудремоты. Слова с угрозой Марку и Мире. | 
