Повести и рассказы » Тайна Вильгельма Шторица » Глава восемнадцатая

Будет ли из этого положения счастливый выход? Не суждено ли Мире остаться на всю жизнь невидимкой? И как ей об этом сказать?

Вся наша радость, что она опять с нами, что она жива и здорова, была отравлена ее превращением в невидимку.

Мира вскоре догадалась о своем положении. Проходя мимо зеркала, она не увидела в нем своего отражения. Она повернулась к нам и заметила, что не отбрасывает тени. Тогда она закричала от испуга.

Тут пришлось все ей рассказать. Она горько рыдала, слушая, а Марк стоял перед ней на коленях и тщетно старался ее успокоить. Он ее полюбил видимой, будет любить и невидимкой. Сцена была тяжелая, надрывавшая нам душу.

В конце вечера доктор Родерих разрешил Мире пойти в комнату матери. Пусть госпожа Родерих услышит ее голос и удостоверится, что она тут, подле нее.

Прошло несколько дней. Время сделало свое дело. Мира покорилась судьбе. Такая сильная у нее была душа, что нам вскоре стало казаться, как будто мы все снова живем нормальной жизнью. О своем присутствии Мира всегда давала знать, заговаривая с кем-нибудь из нас. Как сейчас слышу, например:

— Друзья мои, я здесь! Не нужно ли вам чего-нибудь? Я вам принесу. Милый Генрих, что вы ищете? Книгу, которую вы положили на стол? Вот она. Газету свою? Она упала около вас, ваша газета. Папочка, я всегда целую вас в этот час… Почему ты, Гаралан, смотришь на меня такими грустными глазами? Уверяю тебя, мне очень хорошо и радостно. Ты не грусти, Марк, возьми меня за руки… Вот так… Не пройти ли нам в сад? Любезный Генрих, возьмите меня под руку. Мы будем гулять и болтать.

Милая! Добрая! Ей хотелось, чтобы в жизни ее семьи не произошло по ее милости никакой перемены. С Марком она проводила вместе почти все время, не уставая говорить ему ободряющие слова. Она уверяла, что смотрит на будущее с полным доверием. Она убеждена, что ее невидимость не может быть вечной, что это лишь временное явление, которое скоро пройдет. Действительно ли у нее была такая надежда?

Одно только переменилось в нашей семейной жизни. Мира перестала садиться с нами за стол, понимая, насколько должно быть тягостно ее присутствие в такой обстановке. Но по окончании обеда или завтрака она сейчас же приходила в гостиную. Отворялась дверь, и слышен был ее голос:

— Ну, друзья мои, вот и я.

Все остальное время она была с нами. Мы расходились только на ночь.

Если исчезновение Миры произвело в городе сенсацию, то ее возвращение в незримом виде поразило всех еще больше. Со всех сторон выражалось сочувствие Родерихам. Все спешили нанести им визит.

Мира перестала выходить на прогулку пешком. Она выезжала только в закрытой карете с кем-нибудь из нас. Но больше всего она любила сидеть в саду среди своей семьи, в которую она возвратилась духовно.

Тем временем Германа продолжали допрашивать. По-прежнему усердно и по-прежнему бесплодно. Он не мог сообщить нам ничего полезного.

Обстоятельства вполне подтвердили его непричастность к предполагавшемуся похищению Миры. С этой стороны его оставили в покое. Но, быть может, он хотя бы отчасти был посвящен в тайну своего умершего господина? Быть может, ему был известен рецепт снадобья, изобретенного Отто Шторицем?

Какой упрек нам обоим — мне и Штепарку — за излишнюю поспешность, с которой мы распорядились найденным погребом! Не поторопись мы тут чересчур, мы могли бы теперь сделать для Миры то, что сделали для Германа. Один пузырек таинственной жидкости — и все наши тревоги улетучились бы как скверный сон при радостном пробуждении.

Про совершенное нами преступление мы с Штепарком даже друг при друге не упоминали. Тайна эта умрет вместе с нами. Мы как бы условились об этом молча, не сказав друг другу ни слова.

Зато мы оба не переставали допрашивать несчастного Германа, в несбыточной надежде выведать у него то, чего он, без сомнения, и сам не знал. Нелепо было думать, что такой сложный химический секрет мог быть понят и усвоен безграмотным, некультурным стариком лакеем.

В конце концов мы пришли к убеждению, что наши старания бессмысленны и бесцельны, а так как против Германа не было никаких серьезных улик, то постановлено было выпустить его на свободу.

Несчастному старику не пришлось, однако, воспользоваться оказанным ему снисхождением. Когда тюремный надзиратель отпер камеру, чтобы его выпустить, то нашел только его труп, лежавший на койке. Произведенное вскрытие показало, что старик умер от апоплексического удара.

Исчезла наша последняя надежда. Пришлось убедиться, что тайна Вильгельма Шторица так и останется неузнанной навсегда.

В бумагах, отобранных при обыске на бульваре Текели и хранившихся в полицейском управлении после тщательного их просмотра оказались только неясные формулы, какие-то непонятные заметки по физике и химии — и больше ничего. Это нисколько не прояснило вопроса и не давало оснований для того, чтобы восстановить формулу состава, которым пользовался Вильгельм Шториц для своих преступных целей.