Господин Штепарк был прав. Шториц действительно как бы сам предупредил нас о своем намерении, а мы, безумцы, отнеслись к этому легко и не приняли никаких мер, чтобы защититься. — Не отправиться ли мне к вам в дом, господа? — сказал Штепарк. — Не пойти ли нам сейчас же? — Пойдемте, пойдемте, — сказал я. — Я к вашим услугам. Только вот распоряжусь. Штепарк позвал чиновника и велел ему отправить к дому Родерихов наряд полицейских и оставить его там на всю ночь. После того он долго о чем-то говорил вполголоса со своим помощником. Наконец мы все трое сели в карету и поехали. Осмотрели весь дом, и опять безуспешно. Но тут Штепарк сделал одно интересное наблюдение, когда вошел в спальню Миры. — Господин Видаль, — сказал он, — не чувствуете ли вы здесь того странного запаха, который мы с вами однажды уже слышали? Действительно, в комнате чем-то слегка попахивало. Я вспомнил и воскликнул: — Пахнет той самой жидкостью, которая была налита в пузырьке, разбившемся в лаборатории у Шторица. — Совершенно верно, господин Видаль, и это обстоятельство наводит на разные предположения. Если это та самая жидкость, от которой человек становится невидимым, то Шториц мог влить ее в рот мадемуазель Родерих. Мира сделалась тоже невидимкой, и он ее похитил незаметно для вас. Мы были поражены. Да, вероятно, это именно так и произошло. Когда мы обыскивали лабораторию, Шториц был, вероятно, там и нарочно разбил пузырек с жидкостью, чтобы она не попала в наши руки. Запах от нее был тогда совершенно такой же, какой чувствовался теперь в комнате Миры. Вильгельм Шториц, воспользовавшись суматохой перед отъездом, проник в дом и похитил Миру Родерих. Что это была за новость для нас! Я ухаживал за Марком, доктор Родерих — за женой. С каким нетерпением дожидались мы наступления дня! А на что нам был день? Вильгельма Шторица все равно и днем нельзя было видеть. Он умел окружать себя непроницаемым мраком. Штепарк пробыл с нами до рассвета и ушел к себе в управление. На прощание он мне сказал: — Видаль, не теряйте бодрости. Или я сильно ошибаюсь, или ваши горести подходят к концу. Это было странно слышать при существующих обстоятельствах, так что я ничего не ответил Штепарку и только посмотрел на него довольно тупо. Я был так измучен и физически и морально, что даже слышал плохо и еще хуже соображал. Из меня в тот момент ничего нельзя было вытянуть. В восемь часов мы получили извещение от губернатора, что все меры для розыска Миры Родерих приняты. Все мы на это только улыбнулись с самым горьким недоверием. Что мог поделать тут губернатор? На следующий день с утра весть о пропаже Миры разнеслась по всему городу и вызвала неописуемое волнение. В девять часов пришел поручик Армгард и предоставил себя в полное распоряжение своего товарища. Но, Боже мой, для чего? Зачем? Однако капитан Гаралан посмотрел на это иначе. Он не счел предложение поручика Армгарда излишним и с благодарностью его принял. Надев саблю, он сказал товарищу: — Идем. Оба офицера направились к дверям. У меня вдруг явилось непреодолимое желание пойти с ними. Я предложил это и Марку. Должно быть, он меня не понял, потому что ничего не ответил. Когда я вышел, офицеры уже шли по набережной. Редкие прохожие с ужасом поглядывали на наш дом. Не из него ли вышла вся буря, разразившаяся над городом? Когда я догнал Армгарда и Гаралана, капитан поглядел на меня довольно бессознательно, почти не узнавая. — Вы с нами, господин Видаль? — спросил меня Армгард. — Да. А куда вы идете? Поручик пожал плечами. Он не знал. Должно быть, куда глаза глядят. Навстречу случаю. Но разве случай не самый надежный проводник? | 
