Никем в дороге не узнанный, Дмитрий Николев возвратился в Ригу в ночь с 16 на 17 апреля.
Илька не спала — тревога одолевала ее. Но в каком состоянии была бы несчастная девушка, знай она о тяготевшем над отцом обвинении…
Была у нее и еще одна причина для беспокойства: вечером, после ухода г-на Делапорта и доктора Гамина, телеграмма из Дерпта уведомила ее, что Иван Николев прибудет на следующий день. Никаких причин своего внезапного приезда он не сообщал.
Какая тяжесть спала с души Ильки, когда около трех часов утра она услышала шаги отца, подымавшегося к себе по лестнице! Он не постучался к ней, и она решила, что лучше дать ему выспаться и отдохнуть с дороги. Наутро, как только он встанет, она зайдет поздороваться и поцеловать его. Возможно, он скажет ей, почему так внезапно, без предупреждения, вынужден был уехать.
И действительно, на следующий день, когда рано утром отец и дочь встретились, Дмитрий Николев сразу же сказал:
— Вот я и вернулся, дорогая детка… Я запоздал больше, чем думал… О! только на одни сутки…
— У тебя усталый вид, отец, — заметила Илька.
— Я немного устал, но за утро я отдохну, а после обеда пойду давать уроки.
— Быть может, подождать до завтра, отец?.. Твои ученики предупреждены…
— Нет, Илька, нет… Не могу я их дольше заставлять ждать. В мое отсутствие никто не приходил?..
— Никто, кроме доктора и господина Делапорта, которые были весьма удивлены твоим отъездом.
— Да… — с некоторым колебанием ответил Николев, — я никому не говорил об этом… О! такая короткая поездка… думаю, никто меня даже не узнал в дороге…
Учитель ничего не добавил, а его дочь, как всегда сдержанная, лишь спросила, не из Дерпта ли он вернулся?
— Из Дерпта?.. — несколько удивился Николев. — Почему такой вопрос?..
— Потому что я не нахожу объяснения телеграмме, которую получила вчера вечером…
— Телеграмма? — с живостью воскликнул Николев. — От кого?..
— От брата, он уведомляет меня, что приедет сегодня.
— Иван приезжает?.. Действительно странно. Зачем бы это?.. Что ж, мой сын может быть всегда уверен в том, что дома ему будут рады.
И все же, чувствуя по поведению дочери, что она как бы ожидает от него разъяснения причин его поездки, он добавил:
— Важные дела… заставили меня уехать так внезапно…
— Если ты доволен поездкой, отец…
— Доволен… да… детка, — ответил он, бросая украдкой взгляд на дочь,
— и надеюсь, что это не вызовет неприятных последствий.
Затем, как будто решив больше к этому не возвращаться, он переменил тему разговора.
После первого утреннего чая Дмитрий Николев поднялся к себе в кабинет, привел в порядок разные бумаги и снова засел за работу.
В доме воцарилась обычная тишина, и Илька была далека от мысли, что скоро над ними грянет гром.
Пробило четверть первого, когда в дом Дмитрия Николева явился полицейский. Он принес письмо и, вручив его служанке, наказал немедленно передать барину. Он даже не спросил, дома ли сейчас учитель. Хотя ничего и не было заметно, но дом уже с вечера находился под наблюдением.
Дмитрию Николеву вручили послание, и он тотчас же прочел его. Содержание письма было краткое:
«Следователь Керсдорф просит учителя Дмитрия Николева незамедлительно явиться к нему в кабинет, где он будет его ожидать. Дело срочное».
При чтении письма Дмитрий Николев не мог удержаться от жеста, который выражал больше чем удивление. Он побледнел, и на лице его отразилось живейшее беспокойство.
Затем, должно быть решив, что лучше сразу выполнить требование, выраженное следователем Керсдорфом в столь настойчивой форме, он набросил плащ и спустился в столовую к дочери.
— Илька, — сказал он, — я только что получил записку от следователя Керсдорфа, который просит меня зайти к нему в кабинет…
— Следователь Керсдорф?.. — воскликнула молодая девушка. — Что ему нужно от тебя?..
— Не знаю… — ответил Николев, отворачиваясь.
— Не идет ли речь о каком-нибудь деле, в которое замешан Иван и которое заставило его покинуть Дерпт?..
— Не знаю, Илька… Да… возможно… Так или иначе, мы вскоре узнаем, в чем дело.
Учитель вышел, но Илька все же успела заметить, что он был сильно взволнован. Он шел неуверенным шагом в сопровождении полицейского, как бы машинально, и не замечал, что является предметом всеобщего любопытства. Некоторые прохожие даже шли за ним следом или провожали его недружелюбными взглядами.
Они пришли в судейскую палату, и учителя ввели в кабинет, где его уже поджидали следователь Керсдорф, майор Вердер и секретарь суда. Поздоровавшись со всеми, Дмитрий Николев стал ждать, чтобы с ним заговорили.
— Господин Николев, — обратился к нему следователь Керсдорф, — я пригласил вас, чтобы получить некоторые сведения об одном порученном мне деле.
— О каком деле идет речь? — спросил Дмитрий Николев.
— Садитесь, пожалуйста, и выслушайте, что я вам скажу.
Учитель сел на стул против письменного стола, за которым сидел в кресле следователь, майор остался стоять у окна. Беседа тотчас же превратилась в допрос.
— Господин Николев, — сказал следователь, — не удивляйтесь, если вопросы, которые я вам поставлю, будут касаться вас лично, затрагивать вашу личную жизнь… В интересах дела, как и в ваших личных, вы должны отвечать без обиняков.
Господин Николев не столько слушал следователя, сколько внимательно следил за выражением его лица. Он сидел скрестив руки и продолжал молчать, лишь изредка кивая головой.
Перед г-ном Керсдорфом лежали протоколы расследования. Он разложил их на столе и спокойным строгим голосом продолжал:
— Господин Николев, вы несколько дней отсутствовали?..
— Да, это так, господин следователь.
— Когда уехали вы из Риги?..
— Тринадцатого рано утром.
— А вернулись?
— Нынче ночью в первом часу.
— Вас никто не сопровождал?..
— Никто.
— И вы вернулись один?..
— Один.
— Вы выехали с ревельской почтовой каретой?..
— Да… — после некоторого колебания ответил Николев.
— А возвратились?..
— Я приехал на телеге.
— Где вы сели на эту телегу?..
— В пятидесяти верстах отсюда на рижском тракте.
— Итак, вы уехали тринадцатого с восходом солнца?..
— Да, господин следователь.
— Кроме вас, никого не было в почтовой карете?..
— Нет… в карете был еще один пассажир.
— Вы были с ним знакомы?
— Совершенно не знаком.
— Но вскоре вы узнали, что это Пох, артельщик банка братьев Иохаузенов?..
— Да, действительно, этот артельщик был очень болтлив и все время разговаривал с кондуктором.
— Он говорил о своих личных делах?..
— Только о них.
— А что он говорил?
— Он говорил, что едет в Ревель по поручению господ Иохаузенов.
— Не заметили ли вы, что он очень торопится вернуться в Ригу… чтобы сыграть там свадьбу?..
— Да, господин следователь… если память мне не изменяет, — ведь я обращал очень мало внимания на их беседу, не представлявшую для меня интереса.
— Не представлявшую для вас интереса? — вмешался майор Вердер.
— Конечно, господин майор, — ответил Николев, бросая на майора удивленный взгляд. — Почему меня могло интересовать то, что говорил этот артельщик?..
— Возможно, это-то как раз и намеревается выявить следствие, — отвечал г-н Керсдорф.
Услышав этот ответ, учитель сделал недоумевающий жест.
— Не было ли у этого Поха сумки, — продолжал следователь, — какую обычно носят банковские артельщики?..
— Возможно, господин следователь, но я не заметил ее.
— Значит, вы не можете сказать, не оставил ли он ее по неосторожности в карете, не бросил ли на скамье и не мог ли ее видеть на станции кто-нибудь посторонний?
— Я уткнулся в свой угол, завернулся в дорожный плащ, иногда дремал, закрыв лицо капюшоном, и вовсе не замечал, что делали мои спутники?.
— Между тем кондуктор Брокс утверждает, что сумка была…
— Что же, господин следователь, если он это утверждает, значит — так оно и есть. Что касается меня, я не могу ни оспаривать, ни подтвердить его слов.
— Вы не разговаривали с Похом?..
— В дороге — нет… Я впервые заговорил с ним, когда карета сломалась и нам пришлось отправиться в корчму.
— Стало быть, вы сидели весь день уткнувшись в угол, старательно надвинув на лицо капюшон?..
— Старательно?.. Почему «старательно», господин следователь?.. — с некоторой запальчивостью подхватил это слово г-н Николев.
— Потому что вы как будто не хотели быть узнанным.
Это замечание, в котором чувствовался определенный намек, вставил майор Вердер, снова вмешиваясь в допрос.
На этот раз Дмитрий Николев не выразил того возмущения, которое вызвали у него раньше слова следователя. Помолчав с минуту, он лишь сказал:
— Предположите, что мне хотелось совершить поездку инкогнито. Я полагаю, это право всякого свободного человека — в Лифляндии, как и везде!
— Ловкая предосторожность, чтобы избежать очной ставки с возможными свидетелями! — возразил майор.
Это был еще один намек, всю серьезность которого, учитель не мог не понять, и это заставило его побледнеть.
— В конце концов, — сказал следователь, — не отрицаете же вы, что банковский артельщик Пох был в этот день вашим попутчиком?..
— Нет… не отрицаю… если-моим попутчиком в карете был действительно Пох…
— Это совершенно достоверно, — ответил майор Вердер.
Господин Керсдорф возобновил допрос следующим образом:
— Итак, путешествие протекало без приключений, от станции к станции… В полдень вы остановились на часок пообедать… Вы приказали подать себе в сторонке, в темном углу корчмы, как бы постоянно заботясь о том, чтобы вас не узнали… Затем почтовая карета отправилась дальше… Погода была очень плохая, лошади с трудом боролись с ветром… И вот в половине восьмого вечера произошел несчастный случай… Одна из лошадей упала, и карета, у которой сломалась передняя ось, опрокинулась…
— Господин следователь, — сказал Николев, прерывая его, — могу я вам задать вопрос: почему вы меня обо всем этом спрашиваете?
— В интересах правосудия, господин Николев. Когда кондуктор Брокс убедился в том, что карета не может добраться до следующей станции, города Пернова, пассажирам было предложено провести ночь в трактире, который виднелся в двухстах шагах у дороги… Вы сами указали на этот трактир…
— Кстати, я не знал этой корчмы и вошел туда в этот вечер впервые.
— Допустим! Достоверно только то, что вы предпочли провести ночь там, а не отправиться с кондуктором и ямщиком в Пернов.
— Безусловно. Погода стояла отвратительная, пришлось бы пройти пешком около двадцати верст, и я счел за лучшее переночевать вместе с банковским артельщиком в этой корчме.
— Это вы уговорили его пойти с вами в корчму?..
— Я ни в чем его не уговаривал, — возразил г-н Николев. — Когда почтовая карета опрокинулась, он был ранен — повреждение ноги, кажется, — и не смог бы пройти расстояние, отделявшее нас от Пернова… Счастье для него, что в этой корчме…
— Счастье для него?! — воскликнул майор Вердер, который, не обладая хладнокровием и выдержкой следователя, даже подскочил при этих словах.
Обернувшись к нему, Дмитрий Николев не мог сдержать презрительного пожатия плеч.
Не желая отвлекаться от намеченного хода допроса, г-н Керсдорф поспешил задать новый вопрос:
— Кондуктор и возница отправились в Пернов в то самое время, когда вы подошли к трактиру «Сломанный крест»…
— «Сломанный крест»?.. — переспросил г-н Николев. — Понятия не имел, что эта корчма так называется.
— В корчме вас и Поха встретил трактирщик Кроф… Вы попросили дать вам комнату на ночь, так же поступил и Пох… Кроф предложил вам поужинать, но вы отказались, тогда как банковский артельщик согласился…
— Мне так было удобнее.
— Уйти на следующий день еще до зари, не дожидаясь возвращения кондуктора, вот что вам было удобнее… Поэтому-то, предупредив трактирщика Крофа о ваших намерениях, вы и удалились тотчас же в свою комнату…
— Да, все это так, — ответил учитель, давая понять, что эти бесконечные вопросы начинают его утомлять.
— Ваша комната находилась слева от большой комнаты корчмы, где несколько завсегдатаев Крофа продолжали еще распивать вино, а в дальнем конце дома…
— Понятия не имею, господин следователь… Повторяю, я не бывал в этом трактире, моя нога ступила туда впервые… Кроме того, когда я туда пришел, было уже темно, а когда уходил, еще не рассвело…
— Уходили, не дожидаясь кондуктора! Я настаиваю на этом факте, — заметил г-н Керсдорф. — Не дожидаясь кондуктора, который, починив карету, должен был заехать за вами…
— Верно, не дожидаясь кондуктора, — ответил г-н Николев, — ведь мне оставалось пройти до Пернова всего двадцать верст…
— Допустим! Достоверно лишь то, что эта мысль возникла у вас еще с вечера, и привели вы ее в исполнение в четыре часа утра.
Дмитрий Николев ничего не ответил.
— Теперь, — продолжал г-н Керсдорф, — наступил, мне кажется, момент задать вам один вопрос, на который, думается, нетрудно будет ответить…
— Я вас слушаю, господин следователь.
— Чем вызвана ваша поездка, поездка, которую столь внезапно и таинственно вы решились предпринять и о которой накануне не сообщили никому из ваших учеников, кстати, уже опрошенных нами?..
Этот вопрос, видимо, чрезвычайно смутил г-на Николева.
— Личными делами… — произнес он наконец.
— А именно?..
— Я не обязан ставить вас в известность о них.
— Вы отказываетесь отвечать?..
— Отказываюсь.
— Можете ли вы по крайней мере сказать, куда вы направлялись, уезжая из Риги?..
— Я не обязан отвечать на этот вопрос.
— Вы купили билет до Ревеля?.. Значит ли это, что у вас были дела именно в Ревеле?..
Молчание.
— По-видимому, скорее в Пернове, — продолжал следователь, — так как вы не сочли нужным дожидаться, чтобы карета заехала за вами в трактир «Сломанный крест». Итак, я спрашиваю: значит, вы ехали в Пернов?..
Дмитрий Николев упорно молчал.
— Продолжим, — сказал следователь. — В четыре часа утра, согласно показаниям трактирщика, вы встали… Он встал в одно время с вами… Вы вышли из комнаты, как и накануне, кутаясь в дорожный плащ и натянув на голову капюшон, так что лица совсем не было видно… Кроф спросил вас, не желаете ли выпить чашку чаю или стаканчик шнапса… Вы отказались и заплатили ему за ночлег… Затем Кроф отодвинул засов и, вынув ключ, отомкнул замок… И тогда, не произнеся ни слова, в полном мраке вы быстро зашагали по дороге в Пернов… Точно ли я излагаю ход событий?
— Совершенно точно, господин следователь…
— В последний раз: скажете ли вы, чем вызвана ваша поездка и куда вы направлялись, уехав из Риги?
— Господин Керсдорф, — холодно произнес Дмитрий Николев, — не знаю, к чему весь этот допрос и зачем вы меня вызвали к себе в кабинет… Тем не менее я ответил на все вопросы, на которые считал нужным отвечать… На другие — нет!.. Полагаю, это мое право… Добавлю, дал я свое показание совершенно искренне… Если бы я захотел — по соображениям, касающимся только меня, — скрыть эту поездку, если бы хотел отрицать, что пассажиром почтовой кареты, спутником банковского артельщика был я, как бы вы могли опровергнуть мои слова, раз согласно вашему собственному признанию ни кондуктор, ни Пох, ни кто-либо другой не узнал меня, так хорошо я скрывал свое лицо?
Все эти доводы были приведены Дмитрием Николевым тоном человека, хорошо владеющего собой, с ноткой пренебрежения в голосе. Тем более ответ следователя удивил его:
— Если Пох и Брокс и не опознали вас, господин Николев, зато нашелся другой очевидец, который узнал вас.
— Другой очевидец?..
— Да… и вы сейчас услышите его показание.
И, вызвав полицейского, следователь приказал ему:
— Введите унтер-офицера Эка.
Минуту спустя унтер-офицер Эк вошел в кабинет и, отдав честь своему начальнику, вытянулся, ожидая вопросов следователя.
— Вы унтер-офицер Эк шестого полицейского отряда? — обратился к нему следователь Керсдорф.
Унтер-офицер назвал свое имя, отчество, чин и должность. Дмитрий Николев разглядывал его, как человека, которого видит впервые.
— Были ли вы тринадцатого апреля вечером в трактире «Сломанный крест»?
— спросил следователь.
— Так точно, господин следователь, я зашел туда, возвращаясь с облавы вдоль Перновы, где мы вели розыск беглого каторжника. Но он ускользнул от нас, бросившись на льдины, несущиеся по реке.
При этом ответе Дмитрий Николев невольно вздрогнул, что не ускользнуло от г-на Керсдорфа. Тем не менее следователь не сделал по этому поводу никакого замечания и, обращаясь к унтер-офицеру, сказал:
— Говорите, мы слушаем вас.
— Почти два часа сидели мы с одним из моих людей в трактире «Сломанный крест» и собирались уже уходить в Пернов, — так начал свой рассказ унтер-офицер, — как вдруг дверь отворилась… На пороге показались два человека, два путешественника. Их карета дорогой сломалась, и они пришли в корчму, чтобы переночевать, между тем как кондуктор и возница отправились с лошадьми в Пернов… Одним из пассажиров был мой старый знакомый, банковский артельщик Пох, с которым я и побеседовал минут десять… Что касается другого путника, он как будто старался скрыть лицо капюшоном… Это показалось мне подозрительным, и я решил выяснить, кто этот человек…
— Ты лишь исполнил свой долг, Эк, — произнес майор Вердер.
— Пох, у которого была слегка повреждена нога, — продолжал унтер-офицер, — сел за столик и положил на него сумку с вензелем братьев Иохаузенов… В трактире находилось еще пять-шесть посетителей, и я посоветовал Поху не очень-то выставлять напоказ свою сумку, которая, впрочем, была прикреплена цепочкой к поясу… Затем я направился к выходу, стараясь разглядеть незнакомца, которого Кроф провожал в его комнату. Вдруг капюшон немного съехал, и я на минуту, на одну лишь минуту, увидел лицо, которое незнакомец так тщательно старался скрыть…
— И вам этого было достаточно?
— Да, господин следователь.
— Вы знали его?..
— Да, я часто встречал его на улицах Риги.
— Это был господин Дмитрий Николев?
— Он самый.
— Здесь присутствующий?..
— Так точно.
Учитель, который, не прерывая, выслушал показания Эка, сказал тогда:
— Унтер-офицер ни в чем не ошибся… Верю ему, что он был в трактире, раз он это утверждает… Но если он и обратил на меня внимание, то я лично не заметил его… Да и не понимаю, господин следователь, зачем вам понадобилась очная ставка, раз я сам заявил, что находился в ту ночь в корчме «Сломанный крест»?..
— Сейчас узнаете это, господин Николев, — ответил следователь. — Но сначала Скажите: вы все еще отказываетесь объяснить, какова была цель вашей поездки?..
— Отказываюсь.
— Этот отказ может вызвать неприятные для вас последствия!
— Почему?..
— Потому что ваше объяснение избавило бы правосудие от необходимости привлечь вас к делу в связи с тем, что произошло в ту ночь в трактире «Сломанный крест».
— В ту ночь?.. — переспросил учитель.
— Да… Вы ничего не слышали между восемью часами вечера и тремя часами утра?..
— Нет, ничего не слышал, все это время я спал…
— И ничего подозрительного не заметили, когда уходили?..
— Нет.
Не обнаруживая больше никакого волнения, Дмитрий Николев добавил:
— Я начинаю понимать, господин следователь, что, сам того не зная, я замешан в каком-то серьезном деле и вызван в качестве свидетеля…
— Нет… не свидетеля, господин Николев.
— В качестве обвиняемого! — воскликнул майор Вердер.
— Господин майор, — строгим голосом произнес следователь, — прошу вас не выражать своего мнения до тех пор, пока правосудие не высказалось и не вынесло окончательного решения!
Майор вынужден был сдержаться, а Дмитрий Николев пробормотал про себя:
— Так вот зачем меня сюда вызвали!
Затем уже твердым голосом опросил:
— В чем меня обвиняют?..
— В ночь с тринадцатого на четырнадцатое апреля в трактире «Сломанный крест» совершено убийство — убит банковский артельщик Пох.
— Что! Этот несчастный убит?.. — воскликнул г-н Николев.
— Да, — ответил г-н Керсдорф, — и мы имеем доказательства, что убийцей является постоялец, занимавший комнату, в которой вы ночевали…
— А так как этот постоялец вы, Дмитрий Николев… то… — заявил майор Вердер.
— Значит, это я убийца!..
С этими словами г-н Николев вскочил, оттолкнул стул и направился к двери кабинета, которую охранял унтер-офицер Эк.
— Вы отрицаете это… Дмитрий Николев? — спросил следователь, тоже поднявшись с места.
— Есть вещи, которые нет необходимости отрицать, настолько они бессмысленны… — ответил Николев.
— Смотрите…
— Послушайте!.. Ведь это несерьезно!
— Очень серьезно.
— Мне не подобает спорить, господин следователь, — на этот раз уже с высокомерием ответил учитель. — Но все же позвольте опросить, почему обвинение падает на одного лишь постояльца, проведшего ночь в этой комнате трактира?..
— Потому что, — ответил г-н Керсдорф, — именно на подоконнике этой комнаты обнаружены следы, указывающие, что убийца пролез через него ночью и, взломав ставни комнаты, занимаемой Похом, влез к нему в окно… потому что кочерга, послужившая орудием взлома, найдена именно в комнате этого путешественника…
— Действительно, — ответил Дмитрий Николев, — если обнаружены такие улики, то это по меньшей мере странно.
Затем спокойным тоном, как будто это дело отнюдь его не касалось, добавил:
— Допустим, что различные находки говорят о том, что преступление совершил злоумышленник, проникший через окно, однако они вовсе не доказывают, что убийство произошло еще до моего ухода…
— Вы обвиняете, стало быть, трактирщика… против которого следствие не обнаружило никаких улик?..
— Я никого не обвиняю, господин Керсдорф, — еще более высокомерным тоном ответил Дмитрий Николев, — но я вправе заявить, что я последний, кого правосудие может заподозрить в подобном преступлении!..
— Убийство сопровождалось грабежом, — сказал тогда майор Вердер, — и деньги, которые вез Пох в Ревель, чтобы произвести платеж за счет братьев Иохаузенов, исчезли из его сумки…
— Ну и что ж! Какое это имеет ко мне отношение?..
Следователь поспешил вмешаться в спор учителя и майора Вердера.
— Дмитрий Николев, — сказал он, — вы все еще отказываетесь объяснить цель вашей поездки, а также причину, почему в четыре часа утра вы покинули корчму и куда потом направились?..
— Отказываюсь.
— В таком случае правосудие с полным основанием может сказать: вам было известно, что банковский артельщик имел при себе крупную сумму… Когда почтовая карета сломалась и вы вели Поха в трактир «Сломанный крест», у вас явилась мысль ограбить его… Выждав подходящий момент, вы вылезли через окно вашей комнаты и через окно же забрались к Поху… Убили его, ограбили и в четыре часа утра покинули трактир, чтобы спрятать деньги… где-ни…
— Где мы их в конце концов и найдем! — прервал следователя майор Вердер.
— В последний раз, — продолжал г-н Керсдорф, — ответите вы или нет, куда вы направились по выходе из корчмы?..
— В последний раз говорю — нет! — ответил учитель. — Арестуйте маня, если такова ваша воля…
— Нет, господин Николев, — к полному недоумению майора Вердера произнес следователь. — Улики против вас очень серьезны, но человек вашего положения, с вашим безупречным прошлым вправе рассчитывать на доверие. Я не подпишу приказа об аресте… во всяком случае не сегодня… Вы свободны… Все же прошу вас оставаться в распоряжении правосудия. | 
