На следующее утро я проснулся очень поздно; было по крайней мере семь часов. Я торопился одеваться, чтобы идти готовить урок; надо было повторить все гласные, в ожидании пока дойдет очередь до согласных.
На последних ступеньках лестницы я встретил шедшую наверх сестру Ирму.
– Я шла будить тебя, – сказала она мне.
– Да, сегодня я долго проспал и, должно быть, запоздал?
– Нет, Наталис, теперь только семь часов. Тебя кто-то спрашивает.
– Меня? Спрашивают?
– Да… какой-то агент.
Агент? Черт возьми, не люблю я таких посетителей! Что им от меня нужно? Сестра казалась взволнованной.
В эту минуту появился господин Жан.
– Это полицейский агент, – сказал он мне. – Будьте осторожны, Наталис, и не наговорите чего не следует.
– Вот так штука, если он знает, что я солдат! – воскликнул я.
– Это маловероятно! Вы просто человек, приехавший в Бельцинген, чтобы повидать сестру, вот и все!
Собственно говоря, это была истинная правда, и я решил быть до последней степени осторожным.
Подойдя к двери, я увидел агента. Вот противная фигура! Весь какой-то кривой, несуразный, ноги обрубками, лицо пьяницы!
Жан по-немецки осведомился, что ему нужно.
– У вас остановился некто, прибывший вчера в Бельцинген?
– Да, но что же дальше?
– Начальник полиции просил передать ему приказание явиться к нему в канцелярию.
– Хорошо. Он придет.
Жан перевел мне этот короткий разговор. Я получил даже не приглашение, а приказание явиться. Стало быть, нужно было повиноваться.
Исполнив свое поручение, «обрубки» ушли, и прекрасно сделали, так как мне вовсе не улыбалась мысль шествовать по улицам Бельцингена в сопровождении этого сыщика. Я, конечно, и без него сумею найти дорогу к начальнику полиции.
– Что это за тип? – спросил я Жана.
– Человек, не лишенный известного чутья. Остерегайтесь его, Наталис. Фамилия его Калькрейт. Он постоянно делает нам неприятности, находя, что мы слишком интересуемся Францией, так что мы держим его в отдалении; он это знает, и я не удивлюсь, если он впутает вас в какую-нибудь неприятную историю. Так что вы, пожалуйста, будьте осторожнее в разговоре с ним.
– Отчего вы не идете со мной, господин Жан? – спросил я.
– Калькрейт не вызывал меня, и ему мое присутствие было бы, пожалуй, не по нутру.
– Говорит ли он по крайней мере по-французски?
– Прекрасно говорит. Но, Наталис, не забывайте хорошенько взвешивать ваши ответы и не говорите ничего лишнего.
– Будьте покойны, господин Жан.
Мне указали жилище Калькрейта, до которого было всего несколько сот шагов. Через минуту я уже был там.
Агент, стоявший у дверей, сейчас же ввел меня в кабинет начальника полиции.
При моем входе рот этой важности персоны расплылся до ушей, – это, по всей вероятности, означало, что меня удостоили улыбки, – затем Калькрейт весьма грациозным (по его мнению) движением руки пригласил меня сесть, продолжая в то же время перелистывать разложенные на столе бумаги.
Я воспользовался этим обстоятельством, чтобы разглядеть Калькрейта. Это был верзила, ростом в 5 футов, ужасно худой, костлявый, с длинной талией и бесконечными ногами, облеченными в брюки с нашивками. Лицо его было похоже на пергамент, да вдобавок еще на грязный пергамент; рот был огромный, зубы желтые, нос расплюснутый, виски сморщенные; глаза как щелки, блестели из-под густых бровей; одним словом, настоящий пластырь! Меня совершенно напрасно предупреждали остерегаться его, – недоверие рождалось само собой в его присутствии.
Окончив возиться с бумагами, Калькрейт стал расспрашивать меня на правильном французском языке, но, желая выиграть время для обдумывания своих ответов, я притворился непонимающим и даже заставил его повторить каждую фразу.
Вот каков был допрос:
– Ваше имя?
– Наталис Дельпьер.
– Француз?
– Француз.
– Какое ваше ремесло?
– Ярмарочный торговец.
– Ярмарочный?.. Объяснитесь, я не совсем понимаю, что это значит.
– Да… Я объезжаю ярмарки, рынки, покупаю… продаю.
– Теперь вы прибыли в Бельцинген?
– Как видите.
– С какой целью?
– Повидаться с сестрой, Ирмой Дельпьер, которую я не видел тринадцать лет.
– Сестра ваша француженка и служит в семье Келлер?
– Совершенно верно!
Калькрейт, после небольшой паузы, продолжал:
– Итак, ваше путешествие в Германию не имеет другой цели?
– Никакой.
– А при возвращении?..
– Я просто-напросто отправлюсь тем же путем, которым и приехал.
– И прекрасно сделаете. А когда приблизительно думаете вы уехать отсюда?
– Когда сочту нужным. Разве иностранец, находясь в Пруссии, не может распоряжаться собой, как ему угодно?
– Не всегда!
При этих словах Калькрейт пронзил меня взглядом, – по всей вероятности, мои ответы казались ему более развязными, чем требовалось. Но взгляд этот был лишь молнией, гром же еще не загремел.
«Этот плут, кажется, собирается окончательно сбить меня с толку, – подумал я. – Вот когда надо быть настороже!»
Спустя минуту Калькрейт снова принялся за допрос и заговорил слащавым голосом:
– Во сколько дней доехали вы из Франции в Пруссию?
– В десять дней.
– А каким путем следовали?
– Кратчайшим и в то же время лучшим.
– Смею спросить: где именно вы проезжали?
– Но… скажите, пожалуйста, – спросил я, – к чему все эти вопросы?
– Господин Дельпьер, – сухо отвечал Калькрейт, – мы, пруссаки, имеем обыкновение допрашивать всех посещающих нас иностранцев. Это полицейская формальность, от которой вы, разумеется, не станете уклоняться?
– Ну ладно, будь по-вашему! Я ехал вдоль границы Нидерландов, через Брабант, Вестфалйю, Люксембург, Саксонию…
– Вы, стало быть, сделали большой круг?
– Почему?
– Потому что прибыли в Бельцинцен по тюрингенской дороге.
– Совершенно верно.
Ясно было, что он действовал по заранее определенному плану, и поэтому следовало быть очень осторожным.
– Скажите, пожалуйста, в каком месте вы перешли французскую границу? – спросил он.
– У Турне.
– Это странно.
– Что же тут странного?
– А то, что вас отметили идущим по Цербстской дороге.
– Это объясняется кругом, который я сделал.
По-видимому, за мной следили, и шпионом, конечно, был хозяин постоялого двора Эквенде. Он ведь видел, как я пришел в то время, как сестра ожидала меня на дороге. В общем, было как нельзя более ясно, что Калькрейт хочет выудить кое-какие сведения насчет Франции, ввиду чего я насторожился более, чем когда-либо.
Калькрейт продолжал:
– Стало быть, вы не встретили немцев со стороны Тионвилля?
– Нет.
– И вам ничего не известно о генерале Дюмурье?
– Ничего.
– Ни о движении французских войск, собранных на границе?
– Нет.
Тут выражение лица Калькрейта изменилось, и голос его стал повелительным.
– Берегитесь, господин Дельпьер! – сказал он.
– Чего? – осведомился я.
– Настоящее время неблагоприятно для иностранцев в Германии, особенно для французов; нам не нравится, когда приходят смотреть, что у нас делается!..
– Но вы не прочь узнать о том, что делается у других? Я не шпион, сударь!
– Тем лучше для вас, – отвечал Калькрейт угрожающим тоном. – Я буду следить за вами. Вы – француз, уже посетили французскую семью, остановились в доме Келлер, сохранившем связи с Францией. При существующих обстоятельствах этого достаточно, чтобы находиться под подозрением.
– Разве я не имел права приехать в Бельцинген?
– Полное.
– Разве Германия и Франция воюют между собой?
– Нет еще. Скажите, господин Дельпьер, у вас, кажется, хорошее зрение?
– Превосходное!
– Ну так я бы вам советовал не слишком пользоваться им.
– Это почему?
– Потому что когда смотрят, – видят, а когда видят, – является желание рассказать о виденном!
– Еще раз повторяю, господин Калькрейт: я не шпион.
– А я еще раз повторяю вам: тем лучше для вас, а то…!
– А то что?..
– Я должен буду вас препроводить обратно через границу, если, впрочем…
– Впрочем?..
– Если мы, чтобы избавить вас от утомительного путешествия, не найдем нужным обеспечить вас жилищем и содержанием на более или менее продолжительное время!
С этими словами Калькрейт жестом дал мне понять, что я могу выйти, причем на этот раз рука его сжалась в кулак. Не имея ни малейшего желания дольше сидеть в этой полицейской канцелярии, я круто повернулся, сделав это, пожалуй, слишком по-солдатски, что, по всей вероятности, не ускользнуло от внимания Калькрейта.
Я вернулся в дом госпожи Келлер. Теперь я уже был предупрежден: меня не выпустят из виду.
Жан ждал меня. Я ему передал подробно свой разговор с Калькрейтом и сообщил о том, что мне угрожает.
– Это меня ничуть не удивляет, – заметил Жан, – и вы еще не развязались с прусской полицией! Не только для вас, Наталис, но и для нас я ожидаю в будущем больших осложнений. | 
