За тринадцать лет до начала этой истории в области, через которую протекает Рио-Торрида, не было ни одной деревни, ни одного поселка, ни одной плантации. Редко-редко появлялись здесь только индейцы, когда необходимость заставляла их перегонять скот. На поверхности этой территории были лишь обширные льняносы, плодородные, но не обработанные, непроходимые леса, болотистые равнины, залитые зимой избытком вод соседних рек. Из животного царства здесь встречались лишь хищники да обезьяны и дичь, не говоря, конечно, о насекомых, особенно о комарах. В сущности говоря, это была пустыня, куда не отваживались проникать ни купцы, ни промышленники Венесуэльской Республики.
Такова была эта отдаленная часть Венесуэлы, когда иностранец-миссионер вступил во владение ею.
Разбросанные на этой территории индейцы принадлежали большей частью к племени гуахарибосов. Обыкновенно они бродили по льяносам, в глубине лесов, к северу от правого берега Ориноко. Они имели только подобие хижин для жилья и лишь кору в виде одежды. Их пища состояла из корней, пальмовых почек, муравьев и лесных вшей; они не знали даже употребления маниокового хлеба, являющегося главной пищей в Центральной Америке. Они, казалось, стояли на первой ступени человеческого развития. Рост у них был маленький, сложение слабое, живот раздутый, как у землеедов. И действительно, зимой они часто бывали вынуждены от голода есть землю. Волосы у них были красноватые и длинные, до плеч; лицо, на котором наблюдатель мог бы заметить признаки смышлености, хотя и оставшиеся в недоразвитом состоянии, имело цвет более белый, чем у других индейцев, как то: квивасов, пиароанцев, баресов, марикитаросов и банивасов. Все, одним словом, подтверждало, что это — одна из самых низких по культурному уровню расовых разновидностей.
Однако эти туземцы считались до такой степени страшными, что даже их соплеменники едва осмеливались проникать на занятую ими территорию, и их считали настолько склонными к грабежам и убийствам, что купцы Сан-Фернандо не поднимались выше Окамо и Маваки.
Так установилась та ужасная репутация, которая сохранялась еще пять-шесть лет назад, когда Шаффаньон, пренебрегши страхом гребцов, решился продолжать свою эскпедицию по Ориноко до истоков этой реки. Встретив их у пика Монуар, он убедился, что возводимые против этих несчастных и безобидных индейцев обвинения обоснованы очень плохо.
Уже в то время некоторые из них, собранные испанским миссионером, образовали первую ячейку миссии Санта-Жуана.
Отец Эсперанте задумал обратить гуахарибосов в христианство, а попутно и использовать их труд для устройства плантаций. С этой целью он и поселился в самой глубине этих саванн Сьерра-Паримы. Здесь он решил основать деревню, которая с течением времени должна была обратиться в городок.
Когда отец Эсперанте прибыл в эту пустыню, с ним был только один товарищ, по имени Анжелос, послушник иностранных миссий, которому было двадцать лет. Оба они основали, расширили, организовали миссию Санта-Жуана и создали обширное хозяйство. Привлекли к труду индейцев, образовав из них сплоченное население, которое ко времени настоящего рассказа исчислялось в тысячу человек, включая сюда и жителей соседних льяносов.
Место для будущего городка миссионер избрал в пятидесяти километрах к северо-востоку от истоков Ориноко и в таком же расстоянии от устья Торриды. Выбор этот был удачен. Почва здесь необыкновенно плодородная; на ней растут самые полезные растения, как деревья, так и кусты. Тут можно было встретить и так называемый маринас, кора которого образует род естественного войлока, и банановые деревья, и платаны, и кофейное дерево, каучуковое дерево, какао, поля сахарного тростника, плантации табака и т. п. При небольшой затрате труда эти поля, вспаханные и засеянные, могли дать в изобилии маниоку, сахарный тростник и маис, который дает ежегодно четыре жатвы по «сам-четыреста».
Это удивительное плодородие, которое от хороших способов обработки могло еще больше увеличиться, происходило оттого, что почва здесь была совсем девственная. Ничто не истощало ее естественной мощи. По ее поверхности протекали, даже летом, многочисленные ручьи и, впадая в Рио-Торриду зимой, вливали через нее обильные потоки воды в Ориноко.
Первые постройки миссии расположились на левом берегу реки, которая стекает со склонов Рораймы. Постройки эти были не простыми хижинами, а настоящими домами, не уступавшими лучшим постройкам банивасов или марикитаросов. Урбана, Кайкара, Сан-Фернандо на Атабапо могли бы позавидовать этим крепким и удобным жилищам.
Деревня находилась вблизи горной цепи, отделившейся от Сьерра-Паримы, первые склоны которой были очень удобны для здорового и приятного местожительства.
Испанский язык здесь стал мало-помалу вытеснять собой местное наречие гуахарибосов. Кроме того, здесь жило около 50 белых, венесуэльцев по происхождению, явившихся, чтобы обосноваться в миссии, и хорошо принятых ее начальником.
Все, что нужно было для создания этого поселения, из года в год привозилось по Ориноко. Вполне понятно, что известность миссии распространилась сначала до Сан-Фернандо, потом до Боливара и Каракаса.
Не следует, однако, думать, что миссия Санта-Жуана никогда не подвергалась тяжелым испытаниям. Она выросла ценой непрерывного изнурительного труда индейцев. И сколько опасностей было вначале! Приходилось защищать деревню от других племен, которых тянуло сюда на грабежи и убийства, явившиеся, впрочем, естественным ответом на вторжение европейцев в эти искони свободные земли. Население миссии должно было отражать нападения, которые грозили разрушить все дело в зародыше.
Чтобы противостоять бродящим около Ориноко индейским племенам, были предприняты самые решительные меры. Миссионер проявил себя как человек решительного действия.
Все взрослые гуахарибосы были зарегистрированы, дисциплинированы, обучены владеть оружием. Безопасность миссии была обеспечена постоянным отрядом-сотней отличных стрелков, снабженных современными ружьями, при достаточном количестве патронов. Они обладали верным индейским глазом, и никакое нападение на миссию не имело шансов на успех.
Доказательством этого явилось нападение на миссию Альфаниза с его сообщниками и шайкой квивасов год назад. Хотя они и были в одинаковом числе, когда отец Эсперанте дрался с ними во главе своего вооруженного отряда, однако квивасы понесли крупные потери, тогда как со стороны гуахарибосов почти не было жертв.
Именно вследствие этой неудачи квивасы решили покинуть местность и вернуться на территорию, расположенную к западу от Ориноко, тем более что миссия Санта-Жуана была организована не только для защиты, но и для нападений.
Выше было сказано о растениях, которые так сильно способствовали процветанию миссии Санта-Жуана. Однако это не был единственный источник ее богатства. К полям примыкали громадные равнины; на них паслись стада коров и быков, пропитание которых было обеспечено травой саванн и растительностью леса. Скот составлял крупную отрасль торговли, как, впрочем, и во всех провинциях Венесуэльской республики. Затем гуахарибосы имели известное количество лошадей, которые когда-то водились здесь в изобилии. Часть этих лошадей служила для перевозки и разведок гуахарибосов, которые очень быстро сделались отличными наездниками. Это обстоятельство позволяло делать частые рекогносцировки в окрестностях миссии и нападать на «сомнительные» племена.
Отец Эсперанте был действительно таким, каким его описали Мирабаль, молодой Гомо, а также лже-Жиро. Его лицо, осанка, его движения показывали в нем человека действия, необычайной силы воли начальника, привыкшего командовать. Он обладал железной энергией. Его строгие глаза смотрели прямо и решительно. Хотя ему и перевалило за 60, но его высокая фигура, широкие плечи, развитая грудь и крепкие члены свидетельствовали о большой физической силе и выносливости.
Какова была жизнь этого миссионера прежде, чем он стал начальником миссии, — этого никто не знал. Относительно своего прошлого он хранил абсолютное молчание. Но по той грусти, которая иногда набегала на его лицо, можно было понять, что он носил в себе какую-то тайну…
Нужно заметить, что отец Эсперанте имел достойного сподвижника в лице своего помощника. Брат Анжелос был предан ему и имел право на значительную часть доходов этого предприятия.
Вместе с ними в охране порядка в поселке принимали участие несколько индейцев, но их роль была, скорее, фиктивной. Вернее было бы сказать, что отец Эсперанте, будучи одновременно и мэром, и священником, исполнял все официальные обязанности в миссии.
Со времени нападения квивасов ничто не беспокоило жителей Санта-Жуаны, и, казалось, нельзя было ожидать никаких нападений и в ближайшем будущем.
Но вот около 8 часов вечера 1 ноября, на другой день после того, как Жак Хелло и его спутники попали в руки Альфаниза, в поселке стала замечаться если не паника, то по крайней мере беспокойство.
На саванне, с юго-востока, был замечен молодой индеец, который бежал со всех ног, точно его преследовали.
Несколько гуахарибосов вышли из своих жилищ. Как только молодой индеец заметил их, он закричал:
— Эсперанте… отец Эсперанте!..
Минуту спустя брат Анжелос вводил его к миссионеру. Последний тотчас же узнал в нем мальчика, который прилежно посещал школу миссии, когда жил со своим отцом в Санта-Жуане.
— Ты… Гомо? — сказал миссионер. Мальчик едва мог говорить.
— Откуда ты?
— Я убежал… с этого утра… я бежал, чтобы попасть сюда…
Молодому индейцу не хватало дыхания.
— Отдохни. Ты умираешь от усталости… Хочешь поесть?
— Только после того, как я скажу вам, зачем я пришел сюда… Нужна помощь.
— Помощь?..
— Квивасы там… в трех часах отсюда… в Сьерре… со стороны реки…
— Квивасы! — воскликнул брат Анжелос.
— И их начальник тоже… — прибавил Гомо.
— И их начальник?.. — повторил отец Эсперанте. — Беглый каторжник Альфаниз?
— Он присоединился к ним несколько дней назад и вчера вечером с шайкой напал на отряд путешественников, которых я вел к Санта-Жуане…
— Путешественников, которые направлялись в миссию?
— Да, отец! Путешественники — французы…
— Французы?!..
Лицо миссионера покрылось внезапной бледностью, и глаза на мгновение закрылись.
Он взял молодого индейца за руку, привлек к себе и, смотря на него, произнес голосом, который от невольного волнения дрожал:
— Скажи все, что ты знаешь! Гомо продолжал:
— Четыре дня назад в хижину, в которой мы жили с отцом около Ориноко, пришел человек… Он нас спросил, где находятся квивасы, и просил проводить его… Это были те самые, которые разрушили нашу деревню Сан-Сальвадор, которые убили мою мать… Мой отец отказался… и выстрелом из револьвера был убит…
— Убит!.. — пробормотал брат Анжелос.
— Да… Альфанизом…
— Альфанизом!.. А откуда пришел он, этот негодяй? — спросил отец Эсперанте.
— Из Сан-Фернандо.
— А каким образом он поднялся по Ориноко?
— В качестве гребца, под именем Жиро… На одной из двух пирог, которые везли этих путешественников…
— Ты говоришь, что эти путешественники — французы?.. — Да, французы, которые не могли плыть дальше устья Рио-Торриды… Они оставили свои пироги у устья, и один из них, начальник, сопровождаемый рулевым одной из пирог, нашел меня в лесу, около тела моего отца… Они сжалились… увели меня с собой… они похоронили моего отца… Затем они предложили мне проводить их в Санта-Жуану… Мы отправились… и вчера, когда мы достигли Фраскаэса, на нас напали квивасы и взяли в плен…
— И с тех пор?.. — спросил отец Эсперанте.
— …с тех пор квивасы направились в сторону Сьерры… и только сегодня утром я смог убежать…
Миссионер слушал молодого индейца с чрезвычайным вниманием. Блеск его глаз показывал, какой гнев возбуждали в нем разбойники.
— Ты верно говоришь, мое дитя, — спросил он в третий раз, — что эти путешественники — французы?
— Да, отец!
— Сколько же их было?
— Четверо.
— И с ними были…
— …рулевой одной из пирог, банивас, по имени Вальдес, и два гребца, которые несли их багаж…
— Откуда они приехали?..
— Из Боливара, откуда они отправились два месяца назад с целью достичь Сан-Фернандо, а оттуда подняться по реке до Сьерра-Паримы.
Отец Эсперанте, погруженный в свои размышления, на несколько мгновений замолчал. Затем он спросил:
— Ты говорил о начальнике, Гомо? Значит, этот маленький отряд имеет начальника?..
— Да, это один из путешественников.
— Как его зовут?..
— Жак Хелло.
— У него есть товарищ?
— Да, его зовут Герман Патерн; он занимается собиранием растений в саванне…
— А кто два других путешественника?
— Один молодой человек, который был со мной очень дружен… которого я очень люблю…
Черты Гомо выразили самую живую благодарность.
— Этого молодого человека, — прибавил он, — зовут Жан Кермор.
Едва он произнес это имя, как миссионер поднялся с выражением крайнего удивления.
— Жан Кермор? — повторил он. — Это его имя? — Да, Жан Кермор.
— Этот молодой человек, говоришь ты, приехал из Франции с Хелло и Патерном?
— Нет, отец, как мне рассказал мой друг Жан, они встретились по дороге на Ориноко, в деревне Урбана…
— Они прибыли в Сан-Фернандо?
— Да… и оттуда вместе отправились в миссию.
— А что делает этот молодой человек?
— Он ищет своего отца…
— Своего отца? Ты говоришь: отца?
— Да, полковника Кермора.
— Полковника Кермора! — воскликнул миссионер.
Тот, кто посмотрел бы в этот момент на отца Эспе-ранте, заметил бы, как его удивление сменилось чрезвычайным волнением. Несмотря на всю свою энергию и самообладание, отец Эсперанте в крайнем смущении, которого он не мог скрыть, шагал взад и вперед по комнате.
Наконец, сделав над собой усилие, он успокоился и продолжал свои расспросы.
— Зачем, — спросил он Гомо, — зачем Жан Кермор едет в Санта-Жуану?
— В надежде получить здесь указания, которые помогут ему отыскать отца…
— Значит, он не знает, где его отец?
— Нет. Вот уже четырнадцать лет, как полковник Кермор покинул Францию, уехал в Венесуэлу, и его сын не знает, где он находится…
— Его сын… его сын! — пробормотал миссионер, который тер себе лоб, точно стараясь что-то припомнить.
Наконец он опять обратился к Гомо:
— Что же, он отправился один… этот молодой человек… один в такое путешествие?..
— Нет.
— Кто же сопровождает его?..
— Старый солдат.
— Старый солдат?..
— Да, сержант Мартьяль…
— Сержант Мартьяль! — повторил отец Эсперанте.
На этот раз, если бы отец Анжелос не поддержал его, он упал бы как пораженный громом на пол. | 
