Около 8 часов утра 2 октября пироги «Галлинетта» и «Мориша», пройдя правым рукавом Атабапо, поднимались при благоприятном северо-западном ветре вверх по течению верхнего Ориноко.
После вчерашнего разговора между сержантом Мартьялем и Жаком Хелло сержант не мог отказать молодому человеку в разрешении сопровождать их — «племянника» и его самого — до миссии Санта-Жуана. Теперь секрет Жанны Кермор был известен ее спасителю и — конечно, в этом не могло быть сомнения — должен был вскоре стать известным и Герману Патерну. Трудно было бы скрыть это, а принимая во внимание обстоятельства, в которых должна была совершиться вторая часть путешествия, это становилось даже желательным. Но этот секрет, так хорошо хранившийся до того, оба молодых человека должны были скрыть от Мигуэля, Фелипе, Варинаса, Мирабаля и губернатора провинции. По возвращении, если бы поиски увенчались успехом, сам полковник Кермор мог бы представить этим лицам свою дочь.
Было условлено также, что ни Вальдес, ни Паршаль и никто из матросов пирог не будет посвящен в последние события. В общем, можно было только похвалить сержанта Мартьяля, что он выдал Жанну за своего племянника Жана в надежде обойти некоторые трудности путешествия, и лучше было оставаться при раз принятом благоразумном решении.
Описывать удивление, растерянность, а затем гнев старого солдата, когда Жак Хелло сообщил ему свое открытие, что Жан Кермор был Жанной Кермор, — было бы излишне, так как это легко себе представить.
Точно так же незачем останавливаться на вполне понятном смущении молодой девушки, которое она испытала, увидев после этого вновь Жака Хелло и Германа Патерна. Оба поспешили уверить ее в своем уважении к ней, преданности и своей скромности. Впрочем, обладавшая решительным характером девушка скоро овладела собой.
— Для вас я Жан… всегда Жан, — сказала она, протягивая руку обоим соотечественникам.
— Всегда, сударыня, — ответил Герман Патерн, отвешивая ей поклон.
— Да, Жан, мой дорогой Жан, — ответил Жак Хелло, — так я буду называть вас до тех пор, пока мы не вручим Жанну Кермор ее отцу.
Нечего и говорить, что Герман Патерн не счел нужным делать замечаний по вопросу об этом путешествии, которое должно было продолжаться до истоков Ориноко, а может быть, и дальше.
Лично он был даже доволен этим обстоятельством, так как оно давало ему возможность значительно пополнить его гербарий растениями флоры верхнего Ориноко. Он мог, таким образом, отлично выполнить свою задачу натуралиста, и, конечно, министр народного просвещения не мог бы решительно ничего сказать против того, что экспедиция зашла так далеко.
Что касается Жанны Кермор, то она была глубоко тронута тем, что Жак Хелло и Герман Патерн решили прийти ей на помощь и, подвергаясь всем опасностям этой экспедиции, сопровождать ее до миссии Санта-Жуана, что, несомненно, увеличивало шансы успеха ее предприятия. Сердце девушки было переполнено благодарностью к Жаку Хелло, который спас ей жизнь и не оставил ее одну в этом путешествии.
Конечно, Жак Хелло объявил Герману Патерну:
— Ты понимаешь, ведь не могли же мы бросить мадемуазель Кермор!..
— Я понимаю все, мой дорогой Жак! — ответил Герман Патерн. — Даже и то, что ты считаешь недоступным моему пониманию… Ты думал спасти юношу, а спас молодую девушку: таков факт. Очевидно, нам невозможно расстаться с этой интересной особой!
— Я сделал бы то же самое и для Жана Кермора! Конечно… Я не мог бы допустить, чтобы он подверг себя таким опасностям, и не разделить их с ним!.. Это был мой долг. Долг нас обоих, Герман, помочь ему до конца…
— Ну еще бы! — сказал Герман Патерн самым серьезным тоном.
Вот что молодая Кермор рассказала своим двоим соотечественникам.
Родившись в 1829 году и имея, следовательно, теперь 63 года, полковник Кермор женился в 1859 году на креолке с острова Мартиника. Первые два ребенка от этого брака умерли в раннем детстве. Жанна их не знала, но ей известно, что родители ее после этого оставались неутешными.
Полковник Кермор в 41 год уже получил этот чин. Служивший солдатом, потом капралом, наконец, сержантом — Мартьяль был слугой этого офицера, который спас ему жизнь в сражении при Сольферино. Впоследствии они оба совершили поход против пруссаков.
За две или три недели до объявления войны 1870 года семейные дела заставили г-жу Кермор отправиться на Мартинику. Там родилась Жанна. Узнав об этом среди ужасных испытаний войны, полковник страшно обрадовался рождению ребенка. Если бы служба не удержала его, он поехал бы к жене и дочери на Антильские острова и вместе с ними вернулся во Францию.
Не желая ждать конца войны, когда мужу можно будет приехать к ней, г-жа Кермор решила вернуться одна, так как ей хотелось скорее свидеться с ним. В мае 1871 года она села в Сен-Пьере на английский пароход «Нортон», шедший в Ливерпуль.
С г-жой Кермор ехала креолка — кормилица ее дочери; девочке в это время было всего несколько месяцев. Г-жа Кермор намерена была оставить эту кормилицу при себе в качестве горничной по возвращении в Бретань, в Нант, где она жила до своего отъезда.
В ночь на 24 мая в Атлантическом океане во время сильного тумана «Нортон» столкнулся с испанским пароходом «Виго» из Сантандера. «Нортон» пошел почти тотчас же ко дну, увлекая с собой пассажиров и экипаж; спаслось лишь 5 пассажиров и 2 человека из команды; оказать помощь «Виго» не смог.
Г-жа Кермор не успела даже выйти из своей каюты, находившейся на том борту, которым «Нортон» столкнулся с «Виго»; кормилица погибла тоже, хотя она и успела выбежать с ребенком на палубу.
Каким-то образом благодаря самоотверженности одного из матросов «Нортона», которому удалось доплыть до «Виго», ребенок был спасен, После гибели «Нортона» испанский пароход, который повредил себе носовую часть, но машины которого остались целы, спустил шлюпки, но поиски его оказались тщетными, и он должен был пойти в ближайший порт на Антильские острова, куда и прибыл через восемь дней.
Отсюда те несколько пассажиров, которые спаслись на «Виго», вновь отправились на родину.
Среди пассажиров «Виго» находились богатые колонисты, родом из Гаваны — муж и жена Эредиа, которые пожелали взять на свое попечение маленькую Жанну. Был ли у нее какой-нибудь родственник, этого узнать не удалось. Один из спасенных матросов утверждал, правда, что мать этой девочки, француженка, была на «Нортоне», но он не знал ее имени, и узнать его не удалось, так как в конторе пароходства оно записано не было…
Жанна, удочеренная семьей Эредиа, была отвезена в Гавану. Здесь, после тщетных попыток узнать фамилию ее родителей, они воспитали ее. Ей дали имя Жуана. Очень способная от природы, девочка отлично училась и выучилась говорить по-французски и по-испански. От нее не скрыли ее прошлого, и поэтому она постоянно стремилась мыслью во Францию, где, может быть, находился ее отец, который горевал о ней и не надеялся ее когда-либо увидеть.
Что касается полковника Кермора, то легко себе представить, как велико было его горе, когда он узнал о гибели жены и дочери. В тревогах войны 1871 года он знал только, что г-жа Кермор решила выехать с Мартиники, но не знал, что она села на «Нортон». Он узнал об этом одновременно с известием о крушении этого парохода. Напрасно он старался найти какие-нибудь следы. Все его поиски привели лишь к окончательному убеждению, что жена и дочь погибли вместе с большинством пассажиров и экипажа парохода.
Горе полковника Кермора было безгранично. Он потерял одновременно и горячо любимую жену, и крошку дочь, которую ни разу даже не поцеловал. Впечатление от этого двойного несчастья было так сильно, что одно время можно было опасаться за его рассудок. Во всяком случае, он серьезно заболел, и если бы не заботы о нем старого солдата, сержанта Мартьяля, род Керморов, вероятно, прекратился бы.
После выздоровления полковник долго еще не мог окончательно поправиться. Он решил уйти со службы и в 1873 году подал в отставку. Ему был тогда всего 41 год, и он находился еще в полной силе.
С этого времени полковник Кермор жил совсем уединенно, в скромном деревенском домике в Шантенэ на Луаре, около Нанта. Он не принимал никого из друзей. Единственным его товарищем был сержант Мартьяль, который покинул службу одновременно с ним.
Два года спустя полковник Кермор исчез. Под предлогом путешествия он покинул Нант, и сержант Мартьяль напрасно ждал его возвращения. Половину своего состояния — десяток тысяч франков годовой ренты — он оставил своему товарищу по оружию, который получил их от нотариуса семьи. Другую же половину состояния полковник увез с собой… Куда?.. Это должно было остаться тайной.
«Завещание» в пользу сержанта Мартьяля сопровождалось такой запиской:
«Прощаюсь с честным солдатом, с которым хочу разделить мое добро. Пусть он не пытается разыскивать меня: это будет напрасным трудом. Я умер для него, для моих друзей, для всего мира, как умерли те существа, которых я любил больше всего на свете…»
И больше ничего.
Сержант Мартьяль не хотел верить в невозможность увидеть когда-нибудь полковника. Им были предприняты шаги, чтобы узнать, в какие страны поехал полковник коротать свою разбитую жизнь, вдали от всех тех, кто знал его и с кем он навеки простился…
Между тем маленькая девочка росла в семье, которая приняла ее. Двенадцать лет прошло прежде, чем Эредиа удалось собрать кое-какие сведения относительно родителей ребенка. Наконец они узнали, что матерью Жанны была одна из пассажирок «Нортона», г-жа Кермор, и что муж этой дамы, полковник Кермор, еще жив.
Жанне было тогда двенадцать лет, и она обещала сделаться прелестной девушкой. Образованная, серьезная, проникнутая глубоким чувством долга, она обладала редкой энергией, мало свойственной ее возрасту и полу.
Эредиа не сочли возможным скрыть от нее полученные ими сведения, и начиная с этого дня ее мысль направилась исключительно в одну сторону. Какой-то внутренний инстинкт звал ее на поиски отца. Это настроение овладело ею совершенно, эта мысль не оставляла ее ни на минуту. Как ни была она счастлива в этом доме, где на нее смотрели точно на родную дочь и где она провела свое детство, — теперь она жила исключительно надеждой вернуться к полковнику Кермору… Стало известно, что он поселился в Бретани, около своего родного города Нанта… Навели справки о том, живет ли он еще там… Точно громом поразило девушку известие, что ее отец исчез уже несколько лет назад!
Тогда дочь Кермора уговорила своих нареченых родителей отпустить ее в Европу… Она решила ехать во Францию… в Нант… искать следы своего отца… Ей казалось, что там, где чужие люди ничего не могли узнать, она, руководимая дочерним инстинктом, может что-нибудь сделать.
Эредиа согласились отпустить ее, хотя и не надеялись на какой-либо успех ее предприятия. Дочь Кермора оставила Гавану и после счастливого переезда через океан прибыла в Нант, здесь она нашла одного только сержанта Мартьяля, который продолжал оставаться в полном неведении относительно того, что сталось с полковником.
Пусть читатель сам судит о том волнении, которое испытал старый солдат, когда порог дома в Шантенэ переступила эта девушка-ребенок, которую считали погибшей на «Нортоне». Он не хотел верить — и должен был поверить. Лицо Жанны напоминало ему черты ее отца, его глаза, его выражение — все, что только может быть передано по наследственности как в физическом отношении, так и в чертах характера. Неудивительно, что он принял молодую девушку с восторгом.
Но к этому времени надежду разузнать, в какие страны уехал полковник влачить свое печальное существование, он окончательно уже потерял…
Что касается Жанны, то она решила не покидать больше отцовского дома. Состояние, которое получил сержант Мартьяль и которое он передал девушке, они должны были, по мысли последней, употребить на новые поиски.
Тщетно семья Эредиа настаивала на возвращении дочери Кермора к ним. Пришлось примириться с этой разлукой.
Жанна благодарила своих воспитателей за все, что они для нее сделали. Ее сердце было переполнено благодарностью к этим людям, которых ей долго, конечно, не суждено было увидеть. Но для нее полковник Кермор был жив, и, может быть, ее уверенность имела некоторые основания, так как ни сержант Мартьяль и никто из друзей полковника в Бретани не получали вестей о его смерти… Девушка решила поэтому искать и… найти отца… Хотя отец и дочь никогда не видели друг друга, но между ними была какая-то связь, ничем не разрушимая!
Молодая девушка осталась, таким образом, в Шантенэ с сержантом Мартьялем. Последний сообщил ей, что через несколько дней после ее рождения в Сен-Пьере на Мартинике она получила имя Жанна, которое и было им восстановлено вместо полученного ею в семье Эредиа. Поселившись с сержантом, девушка принялась за поиски, решив не пренебрегать ни малейшими указаниями, которые могли навести ее на след полковника Кермора.
Но к кому обратиться?
Разве сержант Мартьяль не перепробовал всех средств, чтобы получить какие-либо указания относительно полковника?.. Подумать только, что полковник Кермор покинул родину лишь вследствие уверенности, что он совершенно одинок на свете!.. Если бы он знал, что его дочь, спасшаяся во время кораблекрушения, ждала его дома!
Так прошло несколько лет. Ни один луч не осветил тайны. И, конечно, эта тайна продолжала бы окутывать судьбу полковника Кермора, если бы неожиданно не обнаружился следующий факт.
Как читатель помнит, в 1879 году в Нант прибыло письмо, подписанное полковником. Это письмо пришло из Сан-Фернандо на Атабапо, из Южной Америки. Адресованное нотариусу семьи Керморов, оно касалось совершенно частного дела формального характера, но в то же время должно было храниться в самой строгой тайне. Когда Жанна была еще на Мартинике и когда никто еще не знал, что она — дочь полковника, этот нотариус умер.
Только 7 лет спустя письмо было найдено в бумагах покойного, где оно пролежало 13 лет. В это время наследники нотариуса, которые знали историю Жанны Кермор, ее жизнь с сержантом Мартьялем и попытки найти какие-либо документы, относящиеся к ее отцу, поспешили сообщить ей об этом письме.
Жанна Кермор была уже в то время взрослой. Со времени пребывания ее, можно бы сказать, под «материнским крылом» старого товарища отца по оружию, образование, полученное ею в семье Эредиа, было пополнено серьезным и солидным изучением всего, что рекомендуется современной педагогикой.
Можно представить себе, что чувствовала девушка и какие желания она испытала, когда в ее руки попал этот документ! Это была уверенность, что полковник Кермор в 1879 году находился в Сан-Фернандо, Если было неизвестно, что сталось с ним с тех пор, то, во всяком случае, имелось указание — так долго ожидаемое указание! — которое позволяло сделать первые шаги к поискам. Было послано письмо губернатору Сан-Фернандо, затем было послана еще несколько писем. Ответы все были одинаковы: никто не знал полковника Кермора, никто не помнил, чтобы он приезжал в этот город…
При этих условиях не было ли наиболее целесообразным отправиться лично в Сан-Фернандо? Конечно! И вот молодая девушка решила ехать в область верхнего Ориноко.
Дочь Кермора оставалась в постоянной переписке с семьей Эредиа. Она сообщила приемным родителям о своем решении отправиться туда, где она, может быть, могла найти последние следы своего отца, и они, несмотря на трудности подобного путешествия, могли лишь одобрить ее решение.
Но из того, что Жанна Кермор выработала такой план, следовало ли, что сержант Мартьяль захочет следовать ему?.. Не откажет ли он в своем согласии?.. Не воспротивится ли исполнению того, что Жанна считала своим долгом?.. Не постарается ли помешать ей из боязни тех трудностей и опасностей, которые ожидали девушку в этих отдаленных областях Венесуэлы?.. Ведь приходилось ехать за несколько тысяч километров!..
— И, однако, мой добрый Мартьяль должен был согласиться, — сказала Жанна, заканчивая этот рассказ, который открыл глаза обоим молодым людям на тайну ее прошлого. — Да!.. Он согласился, и это было необходимо, не правда ли, мой старый друг?..
— Я должен раскаяться в этом, — ответил cержант, — так как, несмотря на столько предосторожностей…
— …наш секрет обнаружился! — добавила молодая девушка, улыбаясь. — И вот теперь я уже больше не твой племянник… И ты не мой дядюшка! Впрочем, Хелло и Патерн не расскажут об этом никому… Не правда ли, Хелло?..
— Никому, сударыня!
— Пожалуйста, без «сударыня», Хелло! — поспешила заметить Жанна Кермор.
— Не надо привыкать называть меня так… Вы кончите тем, что выдадите себя. Нет… Жан!.. Только Жан!..
— Да… Жан… совсем коротко… и даже — наш дорогой Жан… для разнообразия, — сказал Герман Патерн.
— Теперь, Хелло, вы можете уяснить себе, чего требовал от меня Мартьяль… Он сделался моим дядюшкой, а я его племянником… Я оделась в мужской костюм, обрезала себе волосы и в таком виде села в Сен-Назере на пароход, идущий в Каракас. Я говорила по-испански как на своем родном языке — это могло оказать мне большую пользу во время путешествия, — и вот я в городе Сан-Фернандо!.. Когда я найду своего отца, мы вернемся в Европу через Гавану… Мне очень хочется, чтобы он посетил эту самоотверженную семью, которая заменила его дочери… которой мы оба обязаны такой благодарностью!..
На глазах Жанны Кермор показались слезы, но она овладела собой и прибавила:
— Нет, дядюшка, нет, не надо жаловаться на то, что наш секрет раскрылся… надо радоваться тому, что на нашем пути встретились два преданных друга… От имени моего отца я благодарю вас за все, что вы уже сделали… и за все, что вы решили сделать еще!..
Она пожала руку Жаку Хелло и Герману Патерну, которые ответили ей таким же дружеским рукопожатием.
На другой день молодые люди, сержант Мартьяль и Жан — это имя будет сохранено за ним, пока того будут требовать обстоятельства, — распрощались с Мигуэлем, Фелипе и Варинасом, которые приготовлялись к обследованию Гуавьяре и Атабапо. Прощаясь с ними и пожелав им всякого успеха, Мигуэль сказал юноше:
— Может быть, вы застанете нас здесь по вашем возвращении, мое дорогое дитя, если я и мои товарищи не сможем столковаться.
Наконец, получив напутствия губернатора, который дал им рекомендательные письма к комиссарам главнейших прибрежных городов, и простившись с Мирабалем, Жак Хелло и Герман Патерн, Жан и сержант Мартьяль сели в пироги.
Обойдя скалы, которые возвышаются при слиянии Гуавьяре и Атабапо, лодки достигли Ориноко и исчезли из виду, поднимаясь вверх по течению по направлению к востоку. |
